Слепые и прозревшие. кн.1. ч.1 Навстречу.
На этот раз мама с девочками пожила в деревне без Коли. Он довез их, переночевал, а утром отправился обратно в город. Надо было подавать документы и готовиться к экзаменам.
Дома в тишине Коля погрустил, а потом позвонил Сереге. И остаток лета они прожили, как родные братья, занимаясь до ночи в опустевшей комнате. Только ночевать Серега уходил домой, чтобы родители не сердились.
Жаль было, что учиться они будут не вместе. Коля по совету «дедки» Иеронимыча поступал в институт авиаприборостроения, а Серегу отец-моряк послал учиться в Макаровку. Но предметы сдавали одинаковые и готовиться вместе было очень удобно.
Сдав без проблем экзамены, Коля нашел себя в списке принятых и даже не удивился. Некогда было удивляться. Съездил за мамой и девочками в деревню, благополучно их привез и сразу отбыл с однокурсниками на картошку.
Сначала все это казалось веселым приключением, приятной разрядкой после целого лета напряженной умственной работы. Сентябрь стоял по-летнему теплый, без дождей. Работу в земле Коля уже успел в деревне полюбить. Да и кормил совхоз своих студентов неплохо. Даже обильнее, чем дома. Но дня через два Коля затосковал.
Наверно, это просто была общая усталость после тревожного лета. Уже потом, присмотревшись к однокурсникам после первого семестра, Коля это понял. На картошке домашние мальчики и девочки сорвались и пошли вразнос. Парни считали своим долгом напиваться под вечер, орать похабные песни и ржать над грязными анекдотами. Присоединились к этому разгулу и кое-кто из девчонок. А под конец начались с стычки с местным населением из-за совхозных красоток.
Колю настоятельно приглашали к стакану, но он отказался сразу и наотрез.
-Мама, что ли, не велит? — съязвил один из парней, позже в городе оказавшийся весьма тонко и изысканно воспитанным.
Коля выпрямился во весь свой богатырский рост, демонстративно поиграл бицепсами и внушительно ответил:
-Не велит!
Больше вопросов к нему не было.
Но и любоваться их пьяными физиономиями Коле было неинтересно. Он уходил с гитарой в рощицу рядом с бараком, где облюбовал удобное бревнышко. Но там его донимали девушки.
Они толпой шли на звук его гитары, рассаживались рядом и закуривали все до одной, хотя в городе потом многие оказались некурящими.
Конечно, тут же требовали сыграть одно, другое, третье, подпевали, не попадая ни в ритм, ни в ноты, и лезли в душу.
-Ко-оль, у тебя девушки были?
-Да, — отвечал Коля поначалу, с удовольствием вспоминая Лену с Олей. Потом отвечать надоело и он сердился:
-Уж спрашивали!
Но вопросы продолжались с возрастающим нахальством:
-А красивые девушки?
-А ты в каком классе начал целоваться?
-А ты со своими девушками спал?
Коля терял терпение и спасался бегством в барак, где ему не давали покоя пьяные весельчаки.
В конце концов Коля стал уходить по вечерам в лес за грибами к общему столу. Уходил тайком, чтобы никто не увязался. И однажды не доглядел. Подкралась из-за спины самая развязная и грубая, как мужик, и повисла у него на шее. От нее отвратительно несло табаком и спиртным, но Коля ничего не смог с собой поделать.
Потом он сидел на моховой кочке и смотрел под ноги. А девица, деловито натягивая трусы, успокаивала:
-Да ладно! Не парься ты! Я ж замуж за тебя не собираюсь! Это так, проверочка!.. Девки наши чего-то в обидках, мол, шарахаешься от них… Я и думаю, может, чего с тобой не так?.. Не, все норм!
Зато как счастливо было возвращение в город, как уютно и спокойно было дома! Особенно, когда он, сразу сбегав в баню, смыл с себя всю налипшую грязь.
Девчонки за лето стали совсем большие — в школу на будущий год.
Они заглядывали ему в лицо:
-Ты больше никуда не уедешь?
На стене, над маминым диваном, теперь висела Лешина фотография в стеклянной рамке, увеличенная с маленькой, паспортной. Он был совсем не похож на себя, и Коля подумал с грустью: «Потом мы все забудем, какой он был, и будем думать, что этот важный, надутый, — Леша».
Даша, проследив Колин взгляд, пояснила с гордостью:
-Это наш папа!
А Таша, забравшись на диван, погладила фотографию ладошкой.
На первом курсе Коля учился с безумным упорством. И потому, что была цель, повышенная стипендия, и чтобы поменьше общаться с однокурсниками, осточертевшими после картофельного месяца. А впрочем, и учиться-то было интересно. Тут и математика, любимая и совсем новая, изысканная, филигранная, и новая, поразительно мощная физика, и все это вместе. Красиво и сильно, как меч булатный!
Так незаметно первый курс и пролетел. Сдав на отлично летнюю сессию, Коля немного успокоился. Дома начались приятные хлопоты: покупали в «Детском мире» школьную форму, портфели, тетради, карандаши, резинки, ручки и еще тьму всяких интересных вещей. Дома девчонки, прижавшись друг к другу на диване, все это рассматривали, гладили пальцами и даже нюхали.
А мама с Колей встревоженно обсуждали очень важную проблему. Девчонки выросли из своей кроватки, где всю жизнь спали вместе. Ну что ж! Это должно было когда-то случиться!
Но как ни оглядывали Коля с мамой все углы, как не прикидывали, что и куда можно передвинуть, кровати не вписывались. Пришлось бы расстаться или со шкафом, или с обеденным столом. А куда одежду девать? А уроки где будут девчонки делать?
Коля-то уроки делал на подоконнике. Сам его в свое время оборудовал самым удобным образом. Полочки приделал для учебников и даже выдвижной ящик под подоконником пристроил. Но девчонкам вдвоем там все равно не поместиться. Нет, втроем! Ему же надо где-то заниматься!
Вот проблема!
И тогда мама вдруг тихо так, будто пугливо, сказала:
-А может, давай ты в Лешину комнату переедешь? Леша ведь тебя там прописал, помнишь?
И Коля с занывшим сердцем согласился, что другого выхода не видно.
Эта коммуналка на петроградской стороне была когда-то большой и густонаселенной. После войны ее перестроили на две квартиры по три комнаты в каждой. Там жила семья Лешиного отца и еще две старушки-подружки, тетя Тоня и тетя Лида. Они вселились сюда с мужьями за год до войны. Тонечка приехала учиться из деревни, да и вышла сразу замуж за хорошего парня. А Лидочка была петербургских кровей, может, даже и дворянских. Только об этом лучше было не вспоминать. И тоже только-только замуж вышла.
И у обеих любимые мужья погибли в первые же месяцы войны. Не успели молодые вдовы отплакаться, как началась блокада. И всю блокадную зиму прожили они в Тониной комнате на Тониной кровати, тормоша друг друга по ночам:
-Ты живая?..
-А ты?..
После войны Лида не стала переселяться в свою комнату. Там было теперь пусто, вся мебель сгорела в буржуйке. Так и стали жить-вековать. Одна комната, блокадная, осталась спальной, а другая стала гостиной. После войны потихоньку обставили ее предметами роскоши. Появился стол со стульями, уютный диванчик, а еще через десяток лет и телевизор, и сервант, и электрический самовар. А на стенах теперь висели портреты погибших мужей и их общая с Тоней послевоенная фотография. Прижались на ней друг к другу сестры по блокаде: Тонечка с русой косой, уложенной короной на голове, этакая матрешечка курносенькая, и красавица с кудрями над ослепительным лбом — Лидочка. Хороши. Но замуж так и не вышли. Остались вдовами.
Бабушки встретили их настороженно, долго не могли понять, как это может быть, что у их соседа Леши оказалась какая-то жена, да еще со взрослым сыном.
Но пригласили к чаю, а потом и незаметно разговорились. И конечно, о Леше и о его отце.
-Петя был неплохой паренек, родители рабочие, сам тоже работяга, не балованный, как нынешние. Они с родителями сюда сразу после войны въехали, он уж в старших классах был, — рассказывала тетя Лида.
-Если бы не Анька его… — сокрушенно махала рукой тетя Тоня.
-Да, Аня была… Вот ведь, Коля, семья хорошая, богатая, отец в главке. Для нее ничего не жалели — вот и избаловали девчонку, она Петю с пути и сбила. Ну, куда это — в семнадцать лет отцом стать? А она? Какая она мать? Петю на работу проводит, Лешу маленького в комнате запрет — и пошла гулять. Он там ревет, заходится, а нам с Тоней и не войти — заперто! А потом вырос Леша — ах, ах, откуда горб! Да как еще жив-то остался, двухлетний, один в комнате. Конечно, залез куда-нибудь, да свалился, да спинкой и ударился. Анька разве станет кому рассказывать?
-У нас в деревне таким-то шалавам дегтем ворота-то… — возмущалась тетя Тоня, выглядывая из-за спины тети Лиды.
- И замуж таких никто не брал! А Петя-дурачок позарился на такое..
-Лидушка, за столом-то грех!..
-Вот говорят теперь: ворота! Дегтем! Дикость, невежество! Дикость — на такой жениться! Сам себя измучил, и Лешенька несчастным стал. Как потом Петя себя казнил! Потом хоть повезло, хорошую встретил девушку, Оленьку.
-Обходительная!..- растроганно вздыхает тетя Тоня, — Бывалочи скажет: «Тетечка, поясницу вам потереть?»…
-Тонюшка, за столом-то!..
-… С блокады поясница-то у меня…
-А Лешенька-то, значит, на твоей маме женился? — с интересом спрашивает тетя Лида. — А мы и не знали ничего. Как же так вышло-то?
И Коля рассказал им всю эту историю.
-Вон оно как! — печально покачала головой тетя Лида. — А мы все с Тонюшкой понять не могли, где ж он пропадал. По неделям дома не бывал. А вернется — грязный-грязнущий. Но спиртным не пахло от него, нет. А это, значит, наркоманы его так погубили!
-Это что ж за наркоматы такие?
-Тонюшка, помнишь, перед войной в пятнадцатой квартире Милка жила, ну гулявая-то? Порошок такой нюхала, помнишь?
-Это которую потом выслали?
-Ну да. А теперь по-всякому делают: и нюхают, и курят, и шприцом себе в вену…
-В вену? Шприцом?… Господи, спаси!.. — тетя Тоня, испуганная страшным видением вонзающегося в вену шприца, закрыла лицо руками и заплакала тихонько.
-Ну вот, ревушка моя! Ничего тебе рассказывать нельзя…
-Лешеньку жалко, мальчика… Я его с таких-то годочков…
-Ну-ну, Тонюшка… Смотри — и Колю расстроила. Эх, Коля-Коленька, не вини ты себя! Не судьба тебе было его жизнь поправить. Есть виноватее тебя — а с них как с гуся вода. Вовка-то, Анькин муж, прошлой зимой заявился, комнату открыл, — уж не знаю, откуда ключ взял. Всю одежду Лешину, какая поцелее была, мебель кой-какую — все утащил. А какое он, скотина, право имел на Лешенькины вещи?
-Верно слово — скотина! Ругался еще на меня… — утерла слезы тетя Тоня, — Барсеньку ногой пхнул!..
Барсик, сидящий на стуле в классической позе копилки, поднял на Колю мудрые зеленые глаза и молча усмехнулся: «Да что уж от скотины ждать…»
С этого дня старушки его «увнучили», подкармливали сытненьким, когда он, усталый и голодный, возвращался из института поздно вечером:
-Ну что еще придумаешь? Яичница — это еда, что ли, для мужика? На-ка вот щец горяченьких!
Спорить сил не было. Коля с благодарностью поглощал все, что наливали и накладывали, а тетя Тоня влюбленно смотрела ему в рот и спрашивала:
-А добавочек?
А Коля в свою очередь взял на себя снабжение тяжеловесными продуктами: картошкой, капустой, свеклой.
И вошел в особый контакт со стареньким телевизором с мутным экраном, покрывающимся рябью от каждого чиха. Телевизор обомлел от непривычно твердой руки и начал слушаться!
Вот так опять стало Коле хорошо и удобно на этом свете жить!
И частенько мелькало в голове: «И почему мне так везет на хороших людей! Не избаловаться бы…»
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».