В 1923 году в Париже вышел авторский сборник Марины Цветаевой “Психея”. В этот сборник вошел и небольшой цикл “Бессонница”.
Перед нами одно из стихотворений этого цикла.
Марина Цветаева. Из цикла «Бессонница».
В огромном городе моем – ночь.
Из дома сонного иду – прочь.
И люди думают: жена, дочь, –
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет – путь,
И где-то музыка в окне – чуть.
Ах, нынче ветру до зари – дуть
Сквозь стенки тонкие грудú – в грудь.
Есть черный тополь, и в окне – свет,
И звон на башне, и в руке – цвет,
И шаг вот этот – никому – вслед,
И тень вот эта, а меня – нет.
Огни – как нити золотых бус,
Ночного листика во рту – вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам – снюсь.
17 июля 1916г.
Сначала кое-что о Марине Цветаевой. Да, поэты-лирики творят свои произведения из собственных душ. Таков их крест — бесконечно обнажать читателю свое Я, как самому близкому человеку. Большинство лириков из вполне понятного чувства самосохранения прячут свое Я за образом лирического героя — а Марина Цветаева не пряталась. Поэтому вся ее поэзия — открытая рана.
Она такой родилась и в этом выросла. Родилась в семье, где ее окружали книги отца, филолога и искусствоведа, и всегда звучала музыка. Мать, пианистка, ученица Николая Рубинштейна, хотела видеть дочь музыкантом, и Марина Цветаева в семь лет начала учиться в Музыкальном Общедоступном училище В. Ю. Зограф-Плаксиной по классу фортепиано. А писать стихи Марина начала с шести лет — на русском, французском и немецком языках. Так сложились в ней с детства и ритмическое богатство музыки, и смысловая многозначность стиха.
А что с бессонницей?
В 1921 году она записала в свою тетрадь:
“Есть особая порода снов, я бы сказала – максимум дозволенной во сне – жизни… Не сон о человеке, а сам он… От сна – только закрытые глаза… Я не сновидящий, у меня – зоркий сон. И сны так вижу – всеми пятью чувствами”. Здесь обратите внимание на эти авторские, вопреки правилам синтаксиса, тире. Мы к этому еще вернемся.
А позже в 1923 году Марина Цветаева в письме отвечает на вопрос о понятии бессонницы в этом стихотворении таким образом:
“Вы говорите…: бдение, как волевое, и бессонница, как страдательное (стихийное). Люди знают: спать (на то и ночь!), иногда: не спать (голова болит, заботы) – но бдить… Бдение как потребность, стихия Бессонницы, прошедшая по руслу бдения… вот мой ответ”.
То есть, сплелись в этом стихотворении и желание не спать, и страдание от этого креста.
Тяжелый крест достался Марине Цветаевой — обостренность чувств. Не только сны видит она всеми пятью чувствами — она и стихи так пишет. Поэтому тесно ей в словах своих стихов, так же как тесно ей самой в материальной оболочке. Слишком много поместилось Марины Цветаевой в этой оболочке.
Четыре катрена пятистопным ямбом — классическая форма. И на каждой строке эта форма рвется. Тягостное напряжение создают точные рифмы односложных слов, каждый катрен — монорим. В первом катрене это напряжение сразу доведено до предела повтором рифмы “ночь”. Рифма-то повторилась, а смысл слова иной.
В первой строке констатация факта — место действия, время действия: “В огромном городе моем – ночь”
В конце катрена ночь наполнилась иным смыслом: “И люди думают: жена, дочь /А я запомнила одно: ночь”. Двоеточия, как знаки синтаксического параллелизма, и рифма связали родственные понятия и ночь. Одно заменилось другим.
Между первой и последней строкой катрена и уход из сонного дома, и освобождение от связей, долгов, обязанностей, пусть “люди думают”, что хотят. Поэт вышел на свободу и раскрыл себя для всех ощущений.
А дальше — свобода этих ощущений. Ветер, которому дуть до зари Сквозь стенки тонкие грудú – в грудь. Это обостренное осязание. А что такое “в руке — цвет”. Цветок? Или осязание визуального — цвета?
Есть резко контрастное зрение: черный тополь и свет в окне
Есть “звон на башне” и “музыка в окне” — слух.
Есть ночной листик во рту — вкус.
Это смыслы, переданные словами. Но слов Марине Цветаевой мало. И появляются графические смыслы: тире почти в каждой строке. Тире как смысловая пауза, бездна между реальным миром и сонным-бессонным миром ощущений.
Лишь в одной строке нет тире, и это важно.
Освободите от дневных уз
Лишь на миг поэт протянул руку к друзьям с мольбой порвать тягостные связи и отпустить на свободу. И в заключительной строке тире вернулось, как захлопнувшаяся дверь в мир поэта: “снюсь”.
И есть гипнотический ритм, ломающий классический ямб. В каждой строке яркое сочетание пиррихия (трех безударных слогов) и спондея (двух ударных слогов): В огромном городе моем – ночь.
И здесь тире в каждой строке играет иную роль, прячет под собой паузу, неслышную ноту. Ритм, подчеркнутый с помощью тире, создал мелодию, воспринимаемую не слухом, а неким иным инструментом, подаренным читателю Цветаевой.
А для привычного слуха отчетливо выстроенная аллитерация. Финальные слова каждой строки диктуют звуковой фон всего катрена.
В первом катрене Ночь/прочь/дочь/ночь. И в каждой строке мы видим сплошные “о”. И даже безударные визуально воспринимаются, как “о”. Гулкий голос ночи. Такой гулкий, что финальные слова приглушают этот гул шипящим “ч”: Ночь/прочь/дочь/ночь.
Во втором катрене солирующий звук “У”: путь/чуть/дуть/в грудь. И в четырех строках хозяйничает ветер: он почему-то и дует всю июльскую ночь, и приносить откуда-то звуки музыки, и пронизывает героиню сквозь все материальные преграды тела.
В третьем катрене в финальных словах появляется бесплотное “е”. Пробрался ветер из второго катрена, и растаяло все материальное в облике героини. Остались только ощущения и восприятия. Потому и естественным кажется “цвет”, а не цветок в руке героини.
Особое внимание двум последним строкам этого катрена. Много сейчас принято говорить о стоп-словах, о словесном мусоре, от которого следует в поэзии избавляться, в частности ненужные местоимения и частицы. А Цветаева настойчиво указывает нам “вот этот” шаг, “вот эта” тень. Тут и возникшая вдруг потребность очнуться, вернуться в материальное. Тут и звуковой образ шагов повторяющимся “т”. И в конце пугающее осознание своего небытия на фоне этих звучащих шагов: “а меня – нет”.
А в последнем катрене звуковая картина самая интересная. Финальными словами задан звук “у”: бус/вкус/уз/снюсь. Но весь катрен в целом построен на ударном “и”: огни /нити /листика /освободите /поймите. Максимально истончилась связь героини с реальностью, ушла в еле слышное “и”. Эта чуть слышимость подчеркнута и глухими звуками “с” на концах строк. Уходит героиня из этого мира.
Здесь речь идет об уходе в сон? Или же в небытие? Куда должны друзья отпустить героиню?
Марина Цветаева не хочет дать нам прямой ответ.
