Слепые и прозревшие. Ч.1. Навстречу. гл.7
Училась Галя до четвертого класса очень неплохо. Хотя и не круглая отличница, что очень сердило маму.
Но молодая веселая учительница была Галей довольна.
-Только голос очень тихий, — сокрушалась она.
За это же попадало Гале и на уроках сольфеджио в музыкальной школе:
-Громче, Галя, громче!
А на уроках фортепиано творились непонятные вещи. Галя приходила на урок и, встретив хмурый взгляд учительницы, начинала дрожать где-то внутри себя. И ничего у нее не получалось, пальцы путались, руки как будто сковывало. И Галя заливалась слезами.
-Не занималась, совсем не занималась, голубушка! — сердито бросала ей учительница. — Что реветь-то, чудес не бывает. Поленилась — вот и результат!
Доказывать, что готовилась и не ленилась, было бесполезно, раз чудес не бывает. Не звать же маму на помощь!
А бывало, учительница смотрела на Галю весело и добродушно. И тогда вдруг Галя становилась легкой и умной. Сердце начинало распирать от любви и благодарности, пальцы начинали звенеть от переполняющих сил, и клавиши пели.
Вот только знали об этих минутах только двое: Галя и учительница. На экзаменах с Галей таких чудес не случалось. Выйдя к роялю, почти не видя клавиш сквозь застилающий глаза туман, Галя играла едва на тройку. А учительница краснела от досады.
А в четвертом классе на уроке природоведения произошло событие, никого, кроме Гали не задевшее. Ерундовое такое событие.
Изучали грибы съедобные и ядовитые. Урок был как всегда интересным. Галя очень любила эти уроки и свою молодую веселую учительницу.
-Вот посмотрите, ребята, это гриб боровик, белый гриб. Вот какая у него шляпка — крепкая, темная, на ощупь прямо замшевая. И ножка толстенькая, золотистая. Самый лучший, самый вкусный грибочек. А ну-ка, на кого он у нас похож? Вот Андрюша у нас настоящий боровичок!
Все радостно смеялись, оглядывались на румяного Андрюшу.
-А это грибочки-лисички. Маленькие, рыженькие. Знаете, в еловом лесу темно, а они как солнышки в опавшей хвое светятся. А ну-ка, кто у нас в классе такое солнышко?
-Катя! Катя! — радостно хохочет класс. И рыженькая Катя сияет от счастья!
-А вот на этой таблице ядовитые грибы! Этот гриб вы все знаете. Мухомор издалека нас предупреждает: я ядовитый, меня не берите! А вот это какой гриб? Посмотрите хорошенько. Бледная поганка. Такая вся несчастненькая, серенькая, шляпка у нее обвисла, ножка тоненькая с лохмотьями…
-А это Сироткина! — крикнул кто-то. И громовой хохот.
Поганкой Галю звали до девятого класса, уже забыв почему. А в параллельных классах всерьез считали, что это фамилия у нее такая, Поганкина. Галя Поганкина.
……………………………………………………………………………………………………………………………….
А Коля повзрослел за лето так мучительно, что изменилось все вокруг.
Оказалось, что уж август на самой середине. Впору было, как старенькой бабе Дусеньке, всплеснуть руками: «Да когда ж лето прошло?»
Баба Катя, так и не дождавшись их, прислала письмо. Мама читала его Коле слабым голосом, а листок в ее пальцах трепетал, как от легкого ветра. Из письма узнали Коля с мамой, что Дусенька умерла, как и мечтала, зимой. Мирно так умерла, тихим сном уснула. А Нинка все такая же шустрая. Двух поросят завела. Теперь вся деревня из трех бабулек будет зимой картошечку на сале жарить. А Вера Ивановна все болеет.
-Я Вере Ивановне письмо написала, — вдруг тихонько сказала мама, оторвавшись от письма. И Коля сжал мамину руку.
Коля не помнил, чтобы когда-нибудь ему так хотелось в школу, как в этом последнем школьном году. Такие славные, родные рожи, рожицы и мордахи встретили его в сентябре на линейке. А друг Серега прямо оберегал его от пустой болтовни о киношных смертях и трупах, тут же переводил разговоры на другую тему. Друг! Настоящий! В беде никогда не бросал.
У Леши вот не было такого друга, а он, Коля, не догадался им стать.
Но теперь после уроков они с Серегой виделись редко. У него появилась девушка, и кажется на этот раз со взаимностью было все в порядке.
-Ты знаешь, чего мне Инка сказала? — смущенно хмыкает он с глазу на глаз с Колей. — Ты, говорит, на Ихтиандра похож.
-Ну-у? Чем же это?
-Глазами, говорит.
-А я думал, чешуей!
-Скотина!..- и два солидных, усатых семнадцатилетних дядьки весело мутузят друг друга посреди улицы.
Но и Серега в долгу не остается:
-Счастливчик! — жеманно подмигивает он Коле. — Всего-то у тебя в избытке! Сестры — две, девушки — две.
Их и вправду было две. Почему-то он сразу запомнил их с первого класса. На общем фоне визжащих, пищащих, вредных и назойливых дурех они были единственными, кто его не раздражал. А теперь, в десятом, они обе в него влюбились на радость всему классу.
Были они неразлучными подругами. Строгая, серьезная Лена и уютная Оля. Жили они в одном доме, по одной лестнице и понимали друг друга без слов.
И влюбиться-то в него они умудрились так, что его это не раздражало, а как-то грело. Стоя у доски, он краем глаза видел их лица за партами, и было приятно, что они радуются его пятеркам. Каким-то неведомым чувством ощущал, что в любом общем разговоре, они слышат его голос.
Его умиляло, что Оля подсовывает ему на переменке пирожок, а Лена сердится, что он зимой ходит без шарфа.
«Я их обеих люблю», — думал Коля и понимал, что это неправильно, не так надо девушек любить. А любить их правильно как-то все не складывалось. Да и кого из них?..
…Лену, которая в первом классе показалась ему мальчиком в платьице, чего он никак понять не мог, пока не услышал ее имя. Леной мальчика звать никак не могут! Придется считать девочкой.
…Олю, которая в первом классе была похожа на сдобную булочку-слойку. Щечки румяные, белая косичка на голове крендельком уложена, прямо смотреть тяжело на голодный желудок!
К десятому классу они уже не казались такими разными. Лена стала покруглее, теперь ее уж никак за мальчика нельзя было считать. А Оля похудела и воздушная какая-то стала. И вообще они почему-то стали похожи друг на друга, как сестры! Опять сестры! Сколько сестер-то нужно одному человеку?!..
Коле вообще хотелось иногда их обеих обнять и расцеловать за то, что они так хорошо и правильно изменились, ничуть не тревожа его воображение.
Он однажды так и сделал.
В Колин день рождения, в конце декабря, перед самым выходом на новогодние каникулы, Оля с Леной преподнесли ему подарок.
Подошли на перемене. И Лена, как всегда строгонько сдвинув брови, объявила:
-Коля, мы хотим тебя поздравить с семнадцатилетием. Будь здоров, как говорится, расти большой!
Вокруг них тотчас собралась радостная толпа. Оля только краснела и улыбалась, а Лена нахмурилась еще суровее:
-Ты извини, мы не могли придумать ничего лучшего. Мужскую одежду пока не умеем шить. Так что поздравляем тебя, а дарим твоим сестрам. Ничего? Не разворачивай, потом посмотришь.
Но Коля, конечно, сразу развернул два платьица неземной красоты. Как раз кукарямбам на завтрашний новогодний праздник в детском саду. Ну конечно, Лена шила, а Оля цветами и бабочками вышивала.
Толпа и не думала смеяться, когда Коля бережно расправлял складочки. Девчонки ахали и закатывали глаза, парни уважительно качали головами.
-Вот! Все посмотрели? — Коля не спеша, аккуратно сложил платьица, как были, в пакет, пристроил пакет на подоконнике. И на глазах у всего класса обнял обеих сразу и поцеловал в горячие щеки.
Так-то вот у нас! Пусть все завидуют!
Подруги знали Колиных сестренок. Частенько вместе с Колей заходили в детский сад и помогали одевать детей на вечернюю прогулку. А лица у них были при этом такие, что Коля любовался тайком и думал, какая же их них красивее. Не то, чтобы… А так, с позиций чистого искусства…
Кукарямбы полюбили подруг бурно, с визгом бросались им на шею. А мама вечером говорила Коле: «Какие у тебя в классе девочки хорошие», — и глаза ее тепло улыбались.
Нередко ходили втроем в кино и в театр. И Коля старался изо всех сил, чтобы им было весело: всю дорогу смешил их, дурачился, как мальчишка, изображая в лицах увиденное. А про себя опять радовался, что их две. И не надо целоваться в парадняке… Лишнее это все…
Однажды Оля взяла на них троих билеты на органный вечер в Филармонию. Сама она закончила музыкальную школу и все десять школьных лет неизменно участвовала в праздничных концертах. Выходила нарядная и пунцовая от волнения к роялю на сцене и аккуратно играла что-нибудь недлинное.
Коля отозвался на приглашение как всегда с готовностью, но подумал, что это будет скучно, — весь вечер одна музыка, да еще Бах. Барабах!
…Он брел из последних сил, едва передвигая израненные ноги, по бесконечному пыльному пути. Жарко пекло неумолимое солнце, и рубище, протертое до дыр, не спасало от ожогов. Как был он стар, сед и немощен. И как бесконечен был его путь. От жестокой жажды спеклись губы и темнело в глазах…
Где это было? В каких краях шел его путь? В степи? В пустыне? А может, на улицах Петроградской стороны, в ее дворах и двориках, где брел Коля от подвала к подвалу?
… И обессилев, пал он на иссохшую землю и взмолился о глотке воды.
И тогда разверзлось знойное, безоблачное небо. И тогда поплыла с небес прямо в его протянутые руки свежая волна, несущая жизнь. Она приласкала воспаленные губы, растеклась радостью по всему старому иссохшему телу. А вслед за первой волной хлынул мощный поток на раскаленную землю и смыл грязную пыль. И вместе они, и земля, и старый путник, благодарно вбирали в себя чистый дар небес. С каждым глотком уходила прочь старость и немощь, а седина таяла, будто дорожная пыль…
Всю дорогу домой они, трое, молчали. Умницы они, его подруги, — не задавали идиотских вопросов: «А как тебе понравилось? А ты любишь музыку? А почему ты молчишь?»
Коля шел с ними рядом и думал о том, как мало он еще видел и знает. Сколько еще такого на свете, без чего и жить нельзя. Как в пустыне без воды. А живут ведь и не знают, что превращаются… в саксаул с колючим стволом и длинным жадным корнем.
Прощаясь, Коля попросил:
-Возьмите меня еще на что-нибудь такое! Ладно? Оль, ты когда мне на пианино поиграешь?
Оля даже пошатнулась от счастья.
-В субботу приходи, — тающим в весеннем ветре голосом выдохнула она.
-День рождения у нее будет, — добавила Лена.
До чего жалко было расставаться с этим последним учебным годом. Чем ближе к концу, тем теплее были отношения с одноклассниками, а учителя так просто родными стали. Классная руководительница, не стесняясь, говорила им:
-Не знаю, что со мной будет на выпуске! Вся, наверно, слезами изойду!
Росли ее дорогие зайчики, переходили из класса в класс, а она с каждым годом как будто меньше ростом становилась. И при этом вырастала в их глазах.
Только теперь, прожив с нею шесть школьных лет, они вдруг поняли, как им повезло! И дружные они такие — потому что она их такими сделала. И математику добрая половина класса любит — потому что она Учитель!
А осознав это, вдруг к концу учебного года как начали ее беречь! Носили до дома ее сумку, набитую тетрадями до неподъемности. Стояли на страже у дверей класса, чтобы никто не совался, пока Елена Константиновна отдыхает. Какого страху нагнали на бешеных семиклассников! Враз отучили грубить.
-Ах, какие славные ребята в этом 10 б! — говорили между собой молодые учителя.
-У Елены Константиновны плохих классов не бывало, — снисходительно улыбались им учителя со стажем.
А Коля за этот последний школьный год очень подружился с учителем физики Александром Иванычем.
Это был странный смешной старик, вылитый старший гном из «Белоснежки».
В шестом классе в первых числах сентября класс еще веселился до упаду, обсуждая его колоритную внешность: совершенно лысую голову, большой висячий нос и длинную седую бороду, окутавшую его лицо до самых очков. Но веселье быстро утихло. «Дедка» был свиреп и язвителен. Попавшегося на безделии он осыпал насмешками весь урок:
-Допустим, вам… кроме, конечно, Михеева… нужно вычислить объем тела сложной формы. Ну, скажем… возьмем того же Михеева… и как предмет неодушевленный, погрузим в некий бассейн… потому что толку от него все равно нет.
Любые пререкания с ним он тут же объявлял словесным поносом, а отметки ставил безжалостно.
Так и утверждал непререкаемо:
-На пятерку физику знаю только я… ну и Морозов Николай местами. Прочим древопитекам достаточно тройки.
Но и его к десятому классу полюбили за редкое для учителя чувство юмора и ребячливость, с которой он хохотал над своими карикатурами на доске. И за страсть к своему предмету.
Специально для своих любимых учеников он вел факультатив по электронике, бесплатно вел — такой факультатив не вписывался в учебную программу и штатное расписание.
После факультатива Коля провожал его до остановки, потому что говорить с ним было очень интересно. Прежде всего, величать его надо было иначе:
-Это косноязычным простительно меня Иванычем называть. А для тебя, юноша Морозов, поскольку ты уж с дерева спустился и хвост потерял, я Иеронимович. И-е-ро-ни-мо-вич! Повтори!
Он любил вслух переживать школьные новости, конфликты, досадные и нелепые казусы. И каждый раз открывал для Коли в этом что-то неожиданное.
-Вообще-то вранье бывает со знаком плюс и со знаком минус, — вдруг встряхивал он Колю на ходу за рукав.
И Коля быстренько соображал: сегодня на уроке «дедка» с позором уличил одного раздолбая во лжи.
-Вранье со знаком плюс — это… это, скажем, золотая роза. Не читал у Паустовского? Ну, конечно, что вы вообще теперь читаете? Позор! Ювелир долгие годы копил золотые крупицы и отлил из них золотую розу. Любое искусство — это вранье со знаком плюс. Нет!.. Не любое! Вру! Видал в кино? Целая толпа олухов лупят одного супермена — и все по морде! И звук такой хороший, мясной такой! А на этой геройской морде ни следа! Вранье? Вранье! Хм, хм… А вот представь — изменить одну маленькую деталь, этот омерзительный мясной звук!.. Скажем, на звук удара по кастрюле, а? Или молотком по гвоздю? А?
Коля представлял себе такую картину и покатывался со смеху вместе с «дедкой».
-Чувствуешь, сразу знак сменился? Потому что смысл появился! То-то вот! Врать умеючи надо! А между плюсом и минусом, что лежит, юноша Морозов?
-Ноль…
-Во-от! Нуль! Великая непостижимая тайна. Истина. О чем задумался, Морозов?
-Александр Ив.. И-е-ронимович, а вот это все… ну это, церковь, Библия, это ведь получается вранье… со знаком плюс?
«Дедка» даже приостанавливается и смотрит на Колю с огромным интересом. Но на вопрос отвечает очень издалека.
-Между прочим, юноша Морозов, забавнейшая вещь! По Библии в первый день творения Бог сотворил что? Ну? Да будет…
-Свет…
-Вот! А солнце и светила небесные только на четвертый день. Ну и как? Вранье?
-Н-не знаю… Хотя…
-Ну-ка, ну-ка, смелее, юноша Морозов!
-Если свет как физическое явление…электромагнитная волна…
-Скорость которой… Да? Во что превращаются время и материя при такой скорости?
-В ноль!
-Вот тебе и начало Бытия!
Ну вот уже легко, одним духом, сданы выпускные экзамены. Вот со слезами отвеселились на выпускном вечере и, как положено, ходили всю ночь по городу, любуясь расколовшимися в золотом небе мостами.
Лена и Оля шли с двух сторон, держа его под руки. Они постепенно отстали от редеющей толпы одноклассников. Все разбивались на парочки, а те, кто не разбился, уж очень громко и пьяно хохотали. И когда только успели!
И кружили они втроем по центру Ленинграда. То по набережной Мойки, то по Фонтанке. А когда он чувствовал, что ноги у подруг подкашиваются, то усаживал их на первую попавшуюся скамейку, переправлял со спины на грудь Лешину гитару, играл им и пел.
Было уже утро, когда они вернулись на родной Литейный. И в последний раз присев перед концом путешествия, Лена, не глядя на него, как всегда сурово заговорила:
-Коль! Вот что мы тебе скажем. Тебе можно сказать… Ладно. В общем, мы с Ольгой часто смеемся: две Татьяны при одном Онегине. Онегин это ты. Ты нам целый год объяснял без слов, что любишь нас любовью брата. Так вот, чтобы ты знал! Мы это вполне услышали. И благодарны. Правда. Честно. Спасибо. Другой бы одну из нас выбрал и поссорил, а мы этого не хотим. Это для нас очень важно, понимаешь?.. Теперь все кончилось. Жизнь будет другая. Мы кого-нибудь в конце концов встретим. Будем искать теперь таких, как ты. Хотя, может, таких и нет. Поищем… А тебе желаем счастья, Коля, — Лена замолчала, щуря глаза на утреннее солнце.
И тогда вдруг тихо пламенеющая Оля произнесла, как заклинание:
-Пусть тебя полюбит самая лучшая на свете!
Сердце у Коли прямо разрывалось от нежности и благодарности. Взял их руки в свои ладони, сжал, подержал так. И отпустил — как-то это все, как в кино про пионерскую дружбу! Глупо.
И сразу все трое вскочили и пошли к Лено-Олиному дому.
На крыльце остановились. И Лена сказала мягко, по-Олиному:
-До свидания, Коль… Позвони как-нибудь…
А у Оли брызнули слезы из глаз, и она сказала резко и смело, по-Лениному:
-Не забывай нас! — и ушла, потянув Лену за собой.
На пути к дому Коля ругал себя: «Молчал, как пень! Сказал бы что-нибудь такое… ласковое… Они ко мне так… А я! Пень в апрельский день!»
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».