Александр Крейцер. Ольга Грибанова.
Дерево апостола Луки. ч.5. Мастерская апостола Луки гл.4
Унылая полупустая электричка вывезла его ноябрьским вечером из слякотного города в совершенно утонувший в лужах поселок. Здесь много лет ждала его родительская дачка.
Тогда, в том прекрасном апреле, он привез сюда Катю. Она рассмеялась до слез:
— Одинок стоит домик-крошечка и на всех глядит в три окошечка…
И он уже не предлагал ей провести здесь лето.
А тот купленный им дом, где было все нужное для счастья, сломался на его глазах под ударами стенобитного механизма. И тогда они, уничтоженные, пришли сюда, в трехоконный домик, пытаясь что-то починить и склеить в своей жизни. Но не вышло.
Рана давно зажила, но шов остался. И мешал глубоко дышать.
Он с трудом повернул в замке ключ и вошел во тьму, где пахло сыростью и пустотой.
Как там писал Федор Михайлович в рассказе «Сон смешного человека»? Истина открывается в ноябре?.. Вот так она и выглядит…
Нащупал на стене выключатель. Лампочка под потолком потрещала, помигала и погасла. Борис сделал несколько шагов на ощупь, добрался до двери в комнату. Здесь свет включился, чем весьма удивил.
Ржавая сетка старой кровати. Деревянный стол у окна, забитого досками снаружи. Пустая этажерка. Комодик, в котором, наверно, спит полуитлевшее постельное белье. Но ящики от сырости разбухли и не выдвигаются. А матрас есть? Надо бы подняться на чердак, наверно, там.
Стало совсем зябко. Захотелось сесть хоть где-нибудь и спрятать руки в рукава. Пошарив, Борис вытянул из-за комода старый советский калорифер с ржавыми потеками.
Пока калорифер медленно размышлял о бренности всего электрического, его когда-то молодой хозяин на ощупь поднялся на чердак и там действительно нашел скатанный в бревнышко тюфяк. Принес. Расстелил на ржавой сетке кровати. Тюфяк был холодный и влажный, как куриная тушка в холодильнике. Но калорифер уже осознал свое предназначение, и в комнате стало гораздо уютнее.
Борис достал из сумки термос с чаем и бутерброды. Подумав, налил чай прямо в крышку термоса, потому что побоялся найти в здешней посуде новую цивилизацию. Сел на кровать, гневно взвизгнувшую под ним, прогнал все тягостные мысли и с аппетитом покушал.
В комнате теплело. Она становилась все более узнаваемой. Если он сейчас растянется на полу и пороется под этажеркой, то выглянут оттуда пивная пробка, резинка для волос, большой бурый советский пятак и замызганный журнальчик без конца и без начала.
И выкатится потерянный мячик.
Только незачем будет прочитать в журнальчике стих Пастернака. Не для кого.
Олежке уже лет пятнадцать, наверно. Дядя Боря остался в далеком замшелом прошлом.
Лампочка под потолком затрещала и замигала. Борис щелкнул выключателем, и упала тьма. Так показалось сначала. А потом на пол легли кресты от забитых досками окон. Свет с каждой секундой обретал силу и плоть. Там за окнами светила луна, и помогали ей уличные фонари с дороги. А в комнате свет, пробравшись через преграды, преломлялся из каждого окна по-своему. И при этом это был он, единый свет. Он наполнял комнату и наполнял Бориса неопреодолимым желанием творить…
Завершился блаженный труд инока Андрея, и восплакал благоговейно игумен Никон над образом Троицы.
Испросил Андрей жестом и взглядом благословения на странствие паломническое и благословение получил.
Шел он от Троице-Сергиевой обители по русской земле от храма к храму, вознося благодарные молитвы. Вкусны были лесные ягоды и луговые коренья. Пьяна была вода в ручьях. Так и до зеленоглазой Ладоги добрался. Как не поклониться с юности знакомым образам Спасо-Преображенской церкви.
Ноябрь стоял на диво теплый. И не морозило ни разу, и снег не кружил. Поэтому Андрей с охотой пустился в путь с утра. Игумен Спасо-Преображенского монастыря отправил его по Неве к морю Варяжскому. Там на земле водьской недавно огнем порушило монастырь. Иноки разбежались от гнева Божьего кто куда. А надо бы поглядеть, может быть, на пожарище уцелевшие образа можно сыскать, может, сберег Господь.
Греб Андрей от души, ветру влажному в лицо улыбался. Хорошо шла лодочка. Глядишь, к вечерне и обратно прибудем.
Но на развалинах монастыря не нашел ничего: ни образов, ни утвари. Наверно, местные тут покопошились да попрятали у себя. Если бы взяли да в красный угол повесили, чтобы Господа славить, так и пусть бы. А то ведь продадут кому попало.
А ветер-то разгулялся не на шутку. Сначала Андрей и порадовался было, сейчас волной быстро принесет его обратно. Но волны пошли все круче и круче, так что потрескивать стала старая лодка.
Изо всех сил налегал Андрей на весла, чтобы вовремя увернуться от ударов. Да какое там! Скоро черная монашеская свита промокла насквозь и обжигала холодом на ветру.
Пошла Нева вширь, подмывая берега, сдирая сети незадачливых рыбарей, роняя деревья. Совершенно выбившись из сил, Андрей возносил молитвы и пытался хоть где-то пристать к берегу, да так, чтобы лодка цела осталась. Его-то жизнь в руках Божьих, что о ней горевать. А кто о лодке позаботится?
У самого берега хрустнуло весло, лодку опрокинуло высокой волной, но Андрей, коченея в ноябрьской воде, спас ее, взвалив на плечи. Так и выползли вдвоем.
Берег был высокий, горушка, поросшая ельником поднималась крутенько. Кое-как укрепив лодку меж стволов, Андрей поднялся выше. Ноги не держали, зубы стучали от холода. Но здесь хоть не так ветрено было, хотя ели раскачивали вершинами. Наломать бы сейчас хвойных веток, зарыться в них и угреться немного. А утихнет дождь, можно будет вытянуть из-за пазухи заветный кремешок с кресальцем и запалить костер на горушке. То-то хорошо будет.
Но горушка встретила его недобро.
Старая кривая елка трещала под буйным ветром. Черный, грубо сколоченный крест скосился почти до земли. Лежали под ним останки человеческие. Повисла на перекладине кисть руки. Распятый…
Пал на колени Андрей и умылся слезами. Не чувствуя более ни ветра, ни холода мокрой одежды, пел дрожащим голосом псалмы, кафизмы и тропари. А когда отказал ему голос, отвыкший от звуков в годах молчания, поднялся. Вырыл руками и сучьями могилу в размокшей от дождей земле. Опавшей хвоей ее усыпал, чтобы мягко было страдальцу. Собрал бережно все до косточки, уложил с любовью и сверху лапником прикрыл, чтобы тепло было мученику за веру.
Стал землей укрывать – глядь, блеснуло. Сосуд похоже серебряный, церковный… Добрый знак! Достойно проводил брата по вере православной…
И опустил в могилу сосуд, а заодно и найденную рядом синюю глиняную миску.
Продолжение следует