Как же полезно возвращаться с первоисточнику, к истинному значению слов.
Мы говорили о двусложных размерах, ямбе и хорее. Будем говорить о трехсложных: дактиле, амфибрахии и анапесте. А что означают эти слова?
Двусложные размеры в представлении древних греков были напрямую связаны с музыкой. Происхождение слова ямб неясное, видимо, очень древнее слово, но предположительно имеет отношение к древнегреческому музыкальному инструменту ямбукну. А хорей — это слово связано с танцем, исполняемым вместе, кругом, хороводом. Вот так связали для себя греки эти стихотворные размеры.
А что же такое дактиль, амфибрахий и анапест. Эти слова к музыке не имеют отношения. Для древних греков это были, по-видимому, некие искусственные образования, сочиненные поэтами, а не родившиеся от богов.
Дактиль — палец. Вспомним нашу знакомую по детективным романам дактилоскопию. Почему палец? А потому что палец имеет три фаланги, из которых первая — самая длинная. Вот так чисто зрительно представлен нам этот размер. А два другие и вовсе чисто логически. Амфибрахий — краткий с обеих сторон. Анапест — обращенный в обратную сторону. Конечно, по сравнению с дактилем.
В чем тут секрет? Для нас наоборот трехсложные размеры — самые музыкальные, изящные, певучие. Разница в том, что русский язык совсем не похож по своему строю на древнегреческий. У нас нет, или исчезло со временем различение гласных по долготе. Долгота и краткость гласных не имеют для нас никаких различий. А во многих европейских языках они до сих пор имеют значение.
Наш ритм стиха складывается не из долготы и краткости, а из соотношения ударных и безударных слогов.
Благодаря этому трехсложные размеры складываются у нас в удивительную музыкальную фразу. Но правы все же древние греки в одном. Трехсложные размеры и у нас создаются искусственно, над ними надо поработать.
Итак, дактиль — палец! На нашем языке — самый легкий, вальсовый размер!
Так же, как в хорее, в его первом ударном слоге была спрятана улыбка, так же и в дактиле этот первый ударный слог способен смягчить тяжелые картины и придать им оттенок изящной легкомысленности.
Но с дактилем все не так ясно. Появился он в нашей поэзии непростым путем. В 18 веке едва появившаяся в 1730 -х годах благодаря Василию Тредиаковскому силлабо-тоническая поэзия принесла в первую очередь ямб и хорей, более сложные и изощренные трехсложные размеры использовались довольно редко. И только шестистопный дактиль был принят как размер для изображения гекзаметра. Такой бесконечно длинный, величавый и торжественный. Но вальсовая легкость в такой длинной строке совершенно расплывалась.
Открыл ее для русской поэзии Алексей Сумароков.
Вот такой яркий, солнечный стих, посвященный друзьям. И не верится, что это писал современник Ломоносова, а впереди будут еще монументальные оды Василия Петрова и Михаила Хераскова. И как лихо, прямо современно использована здесь усеченная стопа.
Но открытие было слишком ранним, использовать легкость дактиля в тяжеловесной поэзии елизаветинской и екатерининской эпох было немыслимо.
Оценили свет и мажорность дактиля в пушкинскую эпоху. Вот стихотворение Евгения Баратынского, одно из последних стихов в его творчестве.
Читает Николай Троицкий.
Кажется, первым, кто открыл иное лицо дактиля, печаль под маской легкомыслия, был Михаил Лермонтов. Такова была вся романтическая волна, захватившая мир, — открывать незнакомую скрытую сущность, вступать с ней в вечную борьбу:
Изменилось представление о жизни и счастье. Это не добропорядочное исполнение божественных и государственных законов, это не наслаждение красотами природы, созданиями изящного искусства, и это даже не счастливая любовь! Счастье романтика в борьбе и преодолении. А если нет борьбы, то ее надо создать, потому что одиночество страшнее битвы.
Вот знакомое нам из школьной программы стихотворение «Тучи». Классический трехстопный дактиль. Легкий, как полет облаков по небу. И такое драматичное противостояние легкого, свободного и равнодушного пути небесных тучек и прикованной жизнью к земле человеческой судьбы.
С легкой руки Лермонтова дактиль из изящного вальсирующего денди превратился в драматического героя с тайной трагической судьбой. Вот такой двуличный, как известная театральная эмблема из двух масок.
Перед нами стихотворение Некрасова «Несжатая полоса», написанное четырехстопным ямбом. Кажется, и печальная картина, но что-то в ней есть сказовое, невсамделишнее. Такова эстетика народной сказки и песни — нет места трагизму и безнадежности. Как будто включается инстинкт самосохранения души. Вспомним наши самые страшные сказки, про всякую нечисть, Бабу-ягу, Кощея и прочих. Хоть и страшно, да не страшно — знаем, что сказка.
Так и в этом стихе. Тут и колосья оживают, начинают свой кроткий печальный разговор. И ветер им отвечает той же мелодией в тон. Печально все. Но осень сменится зимой, а затем снова весна. И беда семьи, которая не смогла сжать свою полоску, пройдет, как все проходит. И так будет вечно. Нет в этом трагедии.
И это сделал вальсовый ритм дактиля. Есть в нем легкий оттенок беспечности, декоративности, в которой растворяется трагизм ситуации.
Вот перед нами двустопный дактиль. Стихотворение Сергея Есенина. Вроде и пугающая картина, в окно смотрит какая страшная темная холодная сила. А в доме тепло и покой, мать баюкает свое дитя. И ритм успокаивает, баюкает.
Стихотворение Сергея Есенина читает Петр Дубинский
https://youtu.be/qyfYIOATOKM
Неожиданное и сильное впечатление может создать дактиль, выбран для выражения печали достаточно обоснованно.
Вот перед нами стихотворение Петра Якубовича, революционера-народовольца, унаследовавшего свой вечно протестующий характер от родственника, декабриста Александра Якубовича. Здесь печальные думы человека, вышедшего из заключения на волю и осознавшего, что жизнь прошла без него в этом мире. Стихотворение посвящено Вере Фигнер.
Конечно, Петр Якубович — поэт довольно слабый и был забыт достаточно заслуженно. Но в этом стихе размер выбран удачно. Дактиль, мягкий трехстопный дактиль, вступая в противоречие с печальной темой, рисует кроткую усталость мудрого человека.
Читает Петр Дубинский.
А вот перед нами четырехстопный дактиль, длинный, довольно тяжелый в стихотворении Алексея Жемчужникова «Глухая ночь». И здесь вальсовый ритм превращается в некое мистическое наваждение. Но как любой морок, темный страх уходит с ударом утреннего благовеста.
А дактиль нам как будто заранее подсказал счастливое разрешение тягостной беды.
А вот колдовской, завораживающий пятистопный дактиль. Совершенно мистическое, неземное впечатление создает этот искусно выстроенный Дмитрием Мережковским ритм.
Читает Петр Дубинский.
Вот таков прекрасный и опасный, легкий и двуличный, такой яркий и артистичный дактиль. Можно написать дактилем глубокую психологическую драму, а можно и светлую песню о любви, как сделал это Юрий Визбор.
Продолжение цикла: Волна амфибрахия