Северное Возрождение удивительным образом развивалось по каким-то иным законам, в отличие от итальянского.
Вспомним мастеров итальянского Возрождения. Взгляд зрителя устремляется в центр картины — там самое главное. Там святой, там ключевой образ картины, туда падает яркий свет. Если есть на картине еще персонажи, то все они обращены в центр — чтобы ориентировать зрителя в нужном направлении. Остальное с немногими неясными деталями затемнено и размыто. Это всего лишь фон.
А картины художников Северного Возрождения Иеронима Босха, Питера Брейгеля, Лукаса Кранаха старшего и других можно рассматривать бесконечно, дюйм за дюймом. Они переполнены информацией. Они как романы, где на каждой странице появляются новые герои — новые сюжетные повороты. И создается впечатление, что для художника главнее этот фон, в который вписан святой герой картины, так любовно выписана каждая деталь.
А загадки возникают на каждом шагу. Вот известная картина нидерландского мастера Рогира ван дер Вейдена “Святой Лука, рисующий Мадонну”. Нам, россиянам, эта картина известна по эрмитажному варианту с непростой судьбой. Картина в 18 веке была разрезала на две части, и эти части долгое время путешествовали по Европе от хозяина к хозяину, прежде чем встретились в Эрмитаже. Долгое время эти две соединенные на холсте половины выглядели по-разному, и наконец, после тщательной реставрации стали единым целым.
Эта картина с моей школьной юности меня озадачивала до полного недоумения. Кто на коленях у Мадонны? Это Иисус? Вспомните упитанных малышей с глубокомысленным взглядом на картинах современников художника? Почему так странно выглядит младенец Рогира ван дер Вейдена. Судорожно вытянутое худенькое тельце, неестественно выгнутые стопы и ладони, опухшие глазки, заведенные в потолок, напряженная улыбка. Что это? Зачем?
Намного позже, уже став матерью, эту загадку я разгадала. На коленях у Мадонны младенец первых дней от роду, когда сознание еще не умеет управлять доставшимся ему телом и нейроны мышц реагируют на раздражители, как им вздумается.
Но почему художник пошел вразрез с установленной традицией и создал образ, шокирующий своей дисгармоничностью?
А загадок со временем добавлялось, стоило только рассмотреть эту картину во всех подробностях.
Скажем, почему из темной щели в каморке Луки выглядывает бык? Да еще и ленточка вьется? Почему грек Лука, ученик Иисуса, лекарь и знаток законов, живет в средневековом городе 15 века, где живут своей обычной жизнью горожане, развешивают белье хозяйки, вышагивает по площади белый конь с рыцарем на спине, продаются товары в лавке?
Бык с ленточкой со временем прояснился. Это свидетельство о том, что изображенный на картине художник с серебряным стилом в руке — именно апостол Лука, его в христианской традиции символизирует крылатый телец, взятый из пророчества Иезекииля. А на ленте слова молитвы святому Луке. Но ощущение неразрешенных загадок осталось.
Недавно пришлось заново взглянуть на эту картину в процессе работы над новой книгой в соавторстве с философом и культурологом Александром Крейцером. А заодно полистать, что же пишут об этой картине.
Композицию художник заимствовал у великого мастера северного Возрождения Яна ван Эйка. И ничего удивительного — у этого художника учились многие его современники. Сама эта композиция с сидящей мадонной на фоне террасы со сводчатыми колоннами и уходящей вдаль рекой использована во многих картинах той эпохи.
Сюжет понятен. Художнику, живущему в привычном мире, с привычными городскими пейзажами и деталями была, вдруг является Матерь Божия во всей своей славе, Царица Мира с младенцем на руках. Две реальности на картине — скромная келья художника и роскошный трон. И на картине Яна ван Эйка, и на картинах его подражателей Мадонна царственно восседает на троне или на другом подобающем сидении.
А кто те двое, мужчина и женщина на балконе, которые смотрят на город и явно что-то обсуждают? Считается, что это родители Марии, Иоаким и Анна. Проникли в видение Луки вместе с дочерью. Тогда почему они не смотрят, ни на дочь, ни на ее первенца? Им интереснее что-то на другом берегу?
Вообще-то эти две фигуры — тоже часть композиции Яна ван Эйка. Только у него вдаль смотрят двое мужчин. И здесь привязать эти фигуры к сюжету невозможно.
А теперь посмотрим на картину Рогира ван дер Вейдена. Мадонна спустилась с трона на ступеньку для ног. Да, так кормить младенца ей удобнее: и колени приподняты, и локоть лежит на сиденье трона. А не чересчур ли много реализма в этой картине? Иисус здесь натуралистично изображенный новорожденный. Даже для современной живописи чрезмерно натуралистичный. Мадонна спустилась с трона, чтобы стать реальной женщиной, для которой важнее накормить своего первенца, чем позаботиться о своем царственном имидже. А ведь явилась она художнику, который должен запечатлеть ее образ для потомков!
Более того, в статьях, посвященных этой картине можно найти упоминание о том, что сначала на голове Мадонны был нимб. Но в процессе работы художник убрал его.
Вообще нимб над головами святых Рогир ван дер Вейден изображал редко. И всякий раз это был не привычный нам светлый круг, а корона из исходящих лучей. Как на этой картине «Рождество Иисуса».
Но на картине со Святым Лукой художник почему-то снял с Мадонны корону.
Взглянем еще раз на картину. Мадонна здесь “приземлена”, поза ее реалистична в каждой детали, даже в знакомом каждой матери положении пальцев на соске. Это ничуть не видение.
А Лука при всей реалистичности его лица, даже с легкой небритостью, с точным положением рук художника, оставляет ощущение бесплотности. Он будто завис в незавершенном коленопреклонении. В такой позе рисовать невозможно, нет опоры. Но рисунок есть. Можно рассмотреть его и сравнить с “оригиналом”. Она ли?
А теперь внимание! Проследим этот удивительный взгляд Луки, одновременно и потрясенный, и цепкий. Проследим и убедимся, что смотрит Лука не на Мадонну. Куда смотрит он, что видит? Кого же он рисует? И невозможно предположить, что это просчет художника — изменить ракурс лица, направить взгляд в нужном направлении опытному мастеру было бы несложно.
Давайте еще раз сравним две картины: «Святого Луку» ван дер Вейдена и «Святого Луку» его подражателя Дирка Боутса. Возьмем вариант картины ван дер Вейдена, который хранится в Бостонском музее — с полным ее вариантом. У эрмитажного варианта «потолок» картины тоже был отрезан.
Заметьте, как скрупулезно скопировал Дирк Боутс композицию. Даже справа оставил кусочек жилища Святого Луки. Только без быка и ленты. Там явно виден мольберт с картиной. Еще что скопировал? Неудобную для художника позу Луки. Но постарался сделать ее удобной. Здесь складки одежды обрисовали ногу так, что она получила опору. Обратите внимание, как старательно Боутс пытался скопировать лицо Луки — самого Рогира ван дер Вейдена.
А в остальном очень старательно убрал все «нестыковки» оригинала. Никакого трона. Действительно, неудобно кормить младенца на троне — вот удобный стульчик. А чтобы создалось нужное впечатление царственности, стенка с расшитым ковром. Убрал непонятные фигуры на балконе, убрал город с его жителями. Он здесь не нужен — пусть будет аккуратный пейзажик со стандартными деревьями и куда-то ведущими дорогами. Стило в руке Луки теперь не висит в воздухе — оно уже готово сделать штрих на пергаменте.
А главное, здесь лицо Луки повернулось в нужном направлении, глаза прилежно смотрят на Мадонну, и сам он такой маленький, будто находится в отдалении. Но если посмотрим на полы одежды на паркете, то увидим, что и Лука, и Мадонна на одной линии. В общем, Дирк Боутс сделал все, что мог, чтобы вернуть картине идеологически правильный подтекст. Главное здесь Мадонна, кормящая младенца. Ну, не получилось у художника адекватно изобразить грудь — бывает!
А что если картина Рогира ван дер Вейдена совсем о другом? О рождении замысла. О том мгновении, когда творец забывает о мире, где его собственная жена кормит новорожденного сына, где в обычном городе спорят о чем-то горожане и висит белье на веревках, где прохожие остановились на мосту и указывают рукой на что-то интересное. Поэтому отказался автор от нимба над головой Мадонны — она здесь просто женщина, любимая жена. Но ее материнство обрело божественный смысл. А художник в эту минуту становится равным святому апостолу в его творческом полете — поэтому так невесома его фигура. Он творит и видит свою еще не написанную картину.