Побег от Авшалома… сына

Господь! — как много! — Бог! — как много их! —
вокруг души моей — врагов моих,
друг другу шепчущих осатанело,
что я смешон в моленьге о подмоге,
Что нет душе моей спасенье в Боге.
Сэлла!

Мне голову приподымаешь Ты! —
защита, помощь, мощь. Пусть нет предела
виткам облав — на зов мой с высоты
Ционских рощ Ты отозвался. Сэлла!

Усну ли — вскинусь поутру, Тобой подхвачен.
Ты отличил меня, приговорив к удаче.

Один — я не боюсь десятков тысяч.
Лишь правь в бою моей десницей, Бог!
Ты бил их в щеку, вышиб сонм зубов
Былым обидчикам — вновь огнедышащ
их кольцевой обхват, Ты — вновь залог,
что в месиве сраженья свеж и смел я.
Всех двинь их вспять!
Грех воевать!
Останови их!!! Сэлла!

 

У третьего псалма есть особый заголовок.

В подстрочнике это примечание звучит так: «Когда бежал он от Авшалома, сына своего»

Эта скупая лаконичная строка в переводе Веры Горт вдруг обретает болезнную остроту, благодаря многоточиям. Это как растерянный, потрясенный вздох: «Побег от Авшалома… сына…»

И весь текст сразу приобретает особый оттенок боли отца, преданного сыном.

Псалом состоит из четырех неравномерных строф, передающих сложную гамму чувств.

Первая строфа, шестистишие, — крик боли. Автором перевода найдено блестящее решение передачи странно построенной фразы подстрочника, с повторяющимся дважды словом «многочисленны».

«Господи, как многочисленны враги мои, многочисленны поднявшиеся на меня!»

В переводе фраза разрывается обращением-криком  Богу и возвращается к той же незавершенной мысли:

«Господь! — как много! — Бог! — как много их».

И за этим следует  замечательная по красоте строка, пронизанная аллитерациями:

 ВокРуГ души МОеЙ ВраГов  МОИх. 

Все это воспринимается сквозь боль заголовка. Да, среди этих врагов оказался его сын. И потому единственное спасение отца — бежать. А бегущий всегда слаб и обречен. Отсюда приговор врагов: «Смешон в моленье о подмоге».

И заканчивается строка загадочным восклицанием «Сэлла!».

Автор перевода приводит несколько гипотез о значении этого слова, которое встречается только в Книге Псалмов и в молитве пророка.

Есть версия, что это просто технического характера пометка в тексте. Может быть, она обозначает паузы, где должны вступать музыканты, а может быть определенную высоту тона.

Но есть версия, что слово это — некий возглас, то ли утверждающий, то ли взывающий.

И звучит это слово, как заклинание, как неведомое имя. Переводчик мастерски вписывает это слово в ритм стиха.

Трижды появляется в этом псалме возглас «Сэлла!» и делит тект на три смысловых части, завершая каждый из них.

Первая часть — отчаяние, горестный крик.

Вторая часть — ощущение пришедшего ответа и помощи.

«Мне голову приподымаешь ты». Почему она была опущена? Потому что бегущий от врагов опозорен, он уже побежден. Но Бог откликнулся на призыв. Царственным, великолепным «Щ» пронизана строка: «ЗаЩита, поМОЩЬ, МОЩЬ». Смелое использование однокоренных «помощь» и «мощь» рядом в строке создают впечатление священного заклинания. Это как будто пробудившаяся духовная сила и уважение к себе.

В этой строфе ритм растворяется в синтаксических переливах из строки в строку,  но не обращает ее в прозу, а только создает ощущение подлинности речи. Так ярко передается душевное состояние героя: волнение, надежда, радость.

Мне голову приподымаешь Ты — / Защита, помощь, мощь. Пусть нет предела/ Виткам облав, на зов мой с высоты/ Ционских рощ Ты отозвался. Сэлла!

Затем следует двустишие, удивительно легкое и гармоничное в контексте этого псалма, наполненного бурными эмоциями.

Усну ли — вскинусь поутру, Тобой подхвачен.

Ты отличил меня, приговорив к удаче.

Пиррихии внутри строк, «вскИнусь поутрУ», «менЯ приговорИв»,  как будто вздымают их и создают ощущение восторга. И восторг этот — утреннее пробуждение после тревожной тягостной ночи. Разговорное слово «вскинусь», описывающее это пробуждение, передает особое эмоциональное состояние. Герой «подхвачен» Господом, поэтому не поднимается, а вскидывается, сильно, резко и легко.

И вторая строка двустишия вдруг как будто ловит героя в этом полете и неожиданно тяжелым мощным словом «приговорив» возвращает ему силу и значимость.

Отсутствие возгласа «Сэлла» как бы включает это двустишие в последнюю строфу. Это результат пробуждения в Боге. Герой осознает свою силу, вспоминает свои прошлые победы.

И опять синтаксически разрушаются границы строк, опять фразы перетекают из одной стихотворной строки в другую:

Ты бил их в щёку, вышиб сонм зубов/ Былым обидчикам — вновь огнедышащ/ Их кольцевой обхват…

И снова этот прием связан с сильным эмоциональным состоянием — теперь ощущением  битвы.  Этой битвы быть не должно. Герой возвращается к прежней мысли: сын в рядах врагов. Значит, битва невозможна, нет иного выхода, кроме помощи Бога. Только не уничтожить врагов надо, а остановить. Иначе «в месиве сраженья» может совершиться грех сыноубийства.

И заканчивается псалом отчаянным вскриком, переданным в укороченных строках.  Пятистопный ямб, неизменный на протяжении всего псалма, сжимается до двух двустопных строк, связанных рифмой с мужским окончанием.

Всех двинь их вспять!

Грех воевать!

 

И последняя строка — трехстопный ябм. Крик, мольба, переданные пунктуационно тремя восклицательными знаками, выражающие максимальный эмоциональный накал.

И завершается, как бы запечатывается, тем же словом-заклинанием «Сэлла!»

Это таинственное слово играет особую роль в контексте псалма. Оно как смысловая опора. И то, как срифмовано это слово в тексте, заставляет видеть в нем нечто большее, чем техническую пометку.

В первой строфе состояние отчаяния выражено рифмой «осатанело-сэлла».

Вторая строфа — душевное пробуждение, подъем. И рифма открывает новую смысловую грань «нет предела — сэлла». И наконец, третья часть, сила и торжество выражено рифмой «смел я — сэлла».

Перевод этого псалма открыл необычайное эмоциональное богатство и душевную глубину героя. На наших глазах герой прошел от полного отчаяния и унижения до истинного величия и отцовского милосердия.