Слагаемые стиха

Анапест в переводе с древнегреческого – «обращенный назад, в обратную сторону». Вероятно, это в сравнении с дактилем, начинающимся с ударной стопы. Дактиль в восприятии древних греков, видимо, был обращен вперед, а вот анапест – назад.

Итак, анапест! Два безударных слога и третий – ударный.

Помните, в нашем разговоре о ямбе и хорее мы сравнивали ударный слог с выдохом, а безударный со вздохом?

А вот попробуйте подышать в ритме анапеста. Вдох, длинный, удвоенный, и короткий одинарный выдох. Какое эмоциональное состояние ощущаете?

Скорее всего, это похоже на печальный вздох.

В самом деле, анапест – самый меланхоличный из стихотворных размеров. Где-то там, за кадром, кроется глубокая печаль – может быть, тоска, может быть, боль. И даже если в стихотворении нет ни слова о печали, она будет где-то там, на заднем плане, присутствовать.

Вот, казалось бы, мощное, энергичное блоковское «О весна, без конца и без краю…» Тут и мечта, и жизнь, и звон щита! Так и принято читать это стихотворение в школе: с лихорадочным блеском глаз, со слегка истеричным звоном в голосе. Так вроде и тянет маршем пройтись! Да вот не годится анапест для марша, совсем не годится.

Давайте послушаем это стихотворение в исполнении Петра Дубинского

Что-то с первых же светлых, звонких строк затемняет это, на первый взгляд, весеннее ликование. Слишком тягостно тянутся строчки, почти безнадежно звучит: «без конца и без краю». Хотя идет-то речь о весне и мечте, но стоит за всем этим какая-то сумрачная тень.

А дальше-то!

Смотрите, что происходит! Мысль о неудаче пришла первой – ее поэт принимает. А удаче всего лишь привет – где-то далеко она, не принять.

А дальше! Первой приходит мысль о заколдованной области плача, а уж потом о тайне смеха. И неожиданно больно разящее «позорного нет». Как такое жестокое слово явилось рядом с весной и мечтой.

Прочитаем стихотворение до конца и найдем в нем и бессонные споры, и пустынные веси, и колодцы городов, и холодные сжатые губы… А конец-то какой у этого «ликования»!

Сплошная боль, которую поэт пересилил. Вышел из какого-то тягостного состояния, как за волосы себя из болота вытащил, и теперь торжествует свою победу. Но болото – вот оно, за плечами, никуда не ушло.

А вот совсем другое настроение. Послушаем стихотворение Александра Твардовского «О книге». Читает Петр Дубинский.

Перед нами двустопный анапест, короткий легкий.

Помните, как звучали другие двустопные размеры? Воздушные, совершенно невесомые! Но анапест и двустопный очень весом, тяжело опускается на землю. И в этом стихотворении хотя и не чувствуем мы беды и тоски, но слышим речь много повидавшего пожилого человека – речь спокойную, мудрую и добрую.

Перед нами трехстопный анапест Татьяны Щепкиной-Куперник «Белая ночь». И здесь тяжело растекающийся анапест создает вот это самое, задуманное поэтессой, ощущение призрачности, тягостности, томительности бессонной белой ночи.

Стихотворение читает Валентина Мельникова

А вот четырехстопный анапест: завораживающий стих Константина Бальмонта «Ступени». Совершенно колдовской стих.

Попробуйте передать его содержание – немыслимо. Нет там этой необходимой для передачи информативной части. Оно все на смутных, почти бессвязных образах, на ощущениях самого поэта. Но при этом в нас самих возникает полная иллюзия того, что мы прочитали и осознали много. Что осознали? Откуда это взялось? А из нас самих.

Колдовской стих Бальмонта с его тягучим анапестом, медитативными повторами и закольцованностью, заставил нас поднять из собственного подсознания целый мир, только нам одним доступный.

Вот такой это меланхоличный, текучий, призрачный размер. Идеален для тайны, печали, душевной боли и муки.

Продолжение цикла: Размышления о графомании