Ольга Грибанова

В середине апреля к Гале подошла секретарь комсомольской организации школы, веселая и приветливая десятиклассница Валентина.
– Сироткина… как тебя… Галя?.. Слушай, тут такая неприятная история. Мне очень неудобно… Я, честное слово, не хотела бы вмешиваться, но не имею права.
Галя встревожено смотрела на нее, не понимая, о чем речь, а сердце привычно ныло.
– На тебя поступила докладная в райком. Ты вроде как верующая? Да?
Галя молча смотрела ей в глаза.
– Галя, честное слово, я бы ничего не сказала ни тебе, ни остальным. Но она обратилась прямо в райком, а они там обязаны среагировать на такие заявления.
– Кто она?..
– Ну она, Долгова, отличница ваша.
Валентина еще долго говорила о том, как ей все это неприятно и как хотелось бы все это замять.
– Но, понимаешь, ничего не выйдет. Придется все по полной схеме сделать: ваше комсомольское собрание, наше школьное бюро, а потом бюро райкома. А то эта ваша ненормальная еще выше наябедничает.
– Да, я понимаю, – медленно проговорила Галя.
– Ты только на меня не обижайся. Ладно?
– Да.. нет… конечно…

Девятиклассники сидели на собрании, разомлевшие от весеннего солнца, заливающего класс. За окном прямо на глазах набухали почки, отчаянно пели безголосые городские птицы, а бедным девятиклассникам, ошалевшим от бесконечных влюбленностей, приходилось сидеть за партами и слушать про неположенные фантазии какой-то Гали Сироткиной.
Комсорг Нина, пряча глаза, спросила у Гали, правда ли, что она верующая. Галя кивнула.
– А это ее личное дело. Чего пристали к человеку? – прогудел кто-то сзади.
Галя невольно оглянулась, ища глазами своего защитника, и увидела, ясно увидела, как Аня Долгова оторвалась от очередной книги и отчетливо произнесла:
– Нет, это не личное дело. Она комсомолка, значит, должна отвечать за свои идеологические выверты.
И опять взялась за книгу.
Раскаленный солнцем воздух так и зазвенел от ненавидящих взглядов, обращенных к Ане. Но она была непроницаема.
Нина с тоской обвела всех глазами и почти простонала:
– Ну, у кого-о какие предложения? Выступайте, давайте… Я, что ли, за вас буду?..
И тогда вдруг встал из-за парты Семчик-Табаки и солидно прохрипел якобы басом:
– Прошу слова.
Величественно прошел к доске, величественно повернулся к классу, по-ленински выбросил руку вперед и изрек:
– Товарищи! Среди нас есть такие товарищи, – ленинский жест другой рукой в Анину сторону, – которые нам, товарищи, совсем не товарищи!
Класс с удовольствием посмеялся.
– Шут! – бросила ему Аня.
– Да, я шут, я циркач, так что-о-о же! И пускай мне дадут по ро-о-оже!.. – томно затянул Семчик, возвращаясь на место.
В общем смехе класса было явное облегчение. И когда утихли басистые раскаты, Нина уже без всякой неловкости, весело спросила:
– Ну, чего мне в протоколе писать? Давайте, думайте!
– Пиши, – деловито кивнул умный Андрей.-– Постановили. Двоеточие. Усилить идеологическую… и-де-о-ло-ги-ческую работу в комсогруппе. Точку ставь. В связи с этим провести следующие мероприятия. Двоеточие. Так… Пиши теперь цифру один. Экскурсия в музей Религии и Атеизма. Второе… м-м-м.. Ага, вот! Приобретение коллективного абонемента в лекторий по теме…чего бы придумать… классики русской литературы о религии и церкви. И третье: провести с Сироткиной беседу… о разлагающем влиянии религиозных учений.
– Голова!.. – выдохнул класс.
– А беседу поручить мне! – взвизгнул от радости Семчик. – Галочка, я жду тебя в восемь вечера на скамеечке!..
Общий восторг и радостные вопли: «Все! Закрываем лавочку! По домам!»
И парни, стуча ногами, пошли к выходу. Галю, красную и радостно взволнованную, обняла за плечи Ольга-Багира:
– Галка, брось, не бери в голову! Мы все за тебя! Пусть подлянки всякие доносят, сколько хотят! – это было сказано демонстративно громко, специально для Ани, проходившей мимо.
На общешкольном комсомольском собрании вопрос о Гале поднимать вообще не стали. Валентина окинула взглядом шумящий зал:
– Ну что, ваша Долгова опять с собрания слиняла? Вот и ладно, скатертью дорога.
И Галя, воодушевленная такой удачей, уже почти спокойно ждала вызова в райком. Но оказалось, что рано она успокоилась.

Валентина сунула голову в кабинет, где заседало бюро, и, повернувшись к Гале, пробормотала встревоженно:
– Ух, влипли! Мелентьев сегодня здесь! Ну Галка, держись, проест он нам с тобой плешь!
– Он кто?
– Мелентьев? Ветеран партии. Такой зануда! Здесь все стонут от него.
Их пригласили войти. Заволновавшаяся Галя почти не слышала, что спрашивал секретарь райкома и что отвечала Валентина. В ее близоруких глазах лица плыли и сливались в общее тревожно копошащееся пятно. Она постаралась найти в этом пятне лицо страшного Мелентьева.
Он сидел, грозно хмурясь, прижав к груди два тяжелых подбородка, и исподлобья рассматривал Галю.
– Предлагается, – скучным голосом заговорил юноша в очках, секретарь райкома, – объявить секретарю комсомольской организации школы выговор за плачевное состояние атеистического воспитания комсомольцев школы.
– Да-а-а! – хрипло протянул ветеран. – Вот оно как… Времена какие пришли… А сверстники мои жизни отдавали за вот это все, – он потыкал пальцем в папку с документацией посреди длинного полированного стола, – за коммунистические идеалы! За освобождение личности от рабства! Как Багрицкий писал, а? Нас водила молодость в сабельный поход!.. Ты, Сироткина, «Смерть пионерки» читала? Вот! Такие мы были! Умирать будем, а крест на себя навешивать не дадим. А теперь вон как! В прошлом году тебя в комсомол приняли, а в этом году ты уже от него отреклась! А? Что? Не-е-ет, одним выговором здесь не обойтись! Это, знаете ли, каждый комсомолец захочет не в ленинское учение верить, а во что попало!

Собрание скорбно молчало. Все прятали глаза: кто в потолок, кто в окно, кто в стену.
У Гали кружилась голова. Слово «отреклась» ударило ее, как кинжал в спину.
А ветеран только набирал обороты:
– Комсомольцы должны бороться за чистоту своих рядов! Быть комсомольцем – и ходить в церковь, молиться, креститься…
– Товарищ Сироткина, вы ходите в церковь? – спросил кто-то.
Галя хотела было сказать «нет», потому что никогда еще в церкви не бывала, но вдруг поняла, что это прозвучит, как отречение. Все тут же успокоятся, ветеран еще поворчит, потом простит и отпустит с выговором.

И Галя сказала неправду:
– Хожу…

– Ну вот видите, вот видите! – обрадовался Мелентьев. – Давай-ка, Сироткина, сюда свой комсомольский билет!
Секретарь райкома вздрогнул, поправил очки и завел глаза к потолку:
– Ставим на голосование вопрос о пребывании Галины Сироткиной в рядах ВЛКСМ.
– Где, Сироткина, твой комсомольский билет? – не унимался ветеран.
– У меня нет… – выдавила из себя Галя.
– Как? Что? А где он? Потеряла, что ли? Ну вот, пожалуйста! Когда, при каких обстоятельствах?
– У меня его не было, – Галя собралась с духом и твердо взглянула в лица сидящих.
– Что это значит?
– Я его не получила.
– Как это так? Вашу школу на Совете Ветеранов принимали и всем выдавали комсомольские билеты. Я прекрасно помню.
– Меня не было, я… болела, – запнулась Галя, потому что это была та памятная осень, прожитая с дедом.
Члены бюро тревожно переглядывались.
– Да что это такое получается? – вытаращил глаза Мелентьев. – Выходит, тебя в комсомол и не принимали?
Члены бюро в ужасе застыли.
«Немая сцена. Как в «Ревизоре», – подумала Галя и чуть не улыбнулась. Она вдруг почему-то успокоилась. Как это получилось, и сама не поняла. Но все вокруг происходило уже не с ней.
– Это что ж такое выходит? Сижу я тут с вами битый час и исключаю из комсомола девицу, которую и не принимали еще? Где сектор учета? Федорова, как это понимать?
– Я не знаю, – испуганно пискнула белокурая девушка в очках, – она у меня на учете есть. Вот и учетная карточка, и взносы все уплачены.
– И взносы уплачены?.. Ты что, Сироткина, взносы платила?
– Платила…
– А билет ее так, наверное, и стоит в ящике, раз он не востребован…
– Ну знаете… Ну знаете… – зловещим шепотом произнес Мелентьев. Картинно развел руками, встал и вышел из кабинета, хлопнув дверью.
С его уходом все оживились, зашушукались, сектор учета фыркнула в кулачок.
– Мда-а, – почти весело протянул секретарь райкома, – ну ты, Федорова, нам и устроила.
– Ну здрасьте! – закипятилась белокурая. – Опять я одна виновата!
– А вы, товарищи, свободны, – кивнул секретарь Гале и Валентине.

Через неделю Валентина поймала Галю за локоть на перемене:
– Ну все, тебя исключили.
Галя кивнула, не чувствуя ни радости, ни печали. Но стоявшая рядом Чебурашка всплеснула руками:
– Что?! Из комсомола?! Ну вот, ну вот, довыпендривалась! – запереживала она. – И зачем тебе все это надо? Что вы все из себя изображаете, не понимаю! Что ты, что Долгова твоя – не хотите быть как все! Да ну тебя, видеть тебя не хочу! – И Маринка умчалась, сердито отмахнувшись от Гали.

Дома Галя погрустила и поплакала. Больше всего огорчило то, что не могла она понять, в чем провинилась перед Чебурашкой. Погрустила и вспомнила: ведь и полюбила ее Чебурашка тоже неизвестно за что.
Погрустила, села к столу и написала стихи, любовно приращивая строку к строке, вылепливая задуманный ею сонет.

Мы выбираем друзей.
Не торопясь, примеряем,
Сердцу порой доверяя,
Но рассудку, пожалуй, сильней.

Осторожно стараясь ступать,
Проверяем привычно, не жмут ли,
И раздумаем вдруг почему-то,
И поставим на полку опять.

А они уже с нами срослись,
И душой своей с нами сплелись,
И ран не залечат, возможно.

А избранники наши подчас
Точно так же примерят и нас –
Придирчиво и осторожно.

Через плечо заглянула мама, и Галя невольно сделала движение, чтобы спрятать листок, но вовремя спохватилась.
– Это ты стихи, что ли, сочиняешь? – заинтересовалась мама. – Ну-ка, ну-ка, я в этом кое-что понимаю. Ученый – всегда немножко поэт!..
У мамы было, похоже, хорошее настроение. Но, пробежав глазами строчки, она нахмурилась:
– Это так ты дружбу понимаешь? Вот потому-то и друзей у тебя нет! А у меня всегда было много друзей. Я до сих пор, вот уж сколько лет, переписываюсь с однокурсниками. И езжу к ним: и к Лене, и к Патимат, и к Верочке. А если ты к друзьям, как к туфлям, относишься, то так и будешь всю жизнь одна! Неудачные стихи! И вот тут свист какой-то: «с-своей с-с нами с-сплелис-сь». И рифма глагольная: срослись-сплелись!
Мама ушла. А Галя перечитала стихи и согласилась: да, плохие. И свист, и рифма глагольная. Она небрежно сунула листок куда-то на полку и забыла о нем навсегда.

Читать роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие»   

https://www.litres.ru/olga-vladimirovna-gribanova/slepye-i-prozrevshie-kniga-pervaya/?Ifrom=266045209