(Конец 80-х годов XX века)
Коля впервые в жизни был так собой доволен. Все успел, всего достиг.
Ему тридцать два, это совсем немного. Это раньше казалось, что за тридцать уже старость начинается! Смешно! Он еще так строен и вроде даже красив, что в метро на него заглядываются молоденькие девчонки. Но он гордо поворачивает руку на поручне вагона, чтобы обручальное кольцо было на виду: нечего пялиться, ищите себе молодых охламонов.
На работе он давно уже Николай Николаевич.
С тех пор, как четыре года назад его группа сделала хороший прибор, за который все получили приличную премию.
С тех пор, как два года назад на данных этого прибора он защитил диссертацию.
С тех пор, как полтора года назад он стал начальником группы. И все теперь знают, что через три года уйдет на пенсию нынешний начальник лаборатории, и Морозов, пожалуй, займет его место.
В группе Николая Николаевича Морозова четверо подчиненных. Прежде всего, приятель Андрей, потолстевший, растерявший кудри и уже второй раз женатый. Он называет Колю Николаичем, рассказывает свежие анекдоты и сам хохочет громче всех. Коля по-прежнему зовет его Андрюхой и посмеивается над его разлапистой бородой, в которой вечно хранятся остатки столовского обеда.
Еще в группе Николая Николаевича Морозова есть пожилой Петр Евгеньевич, которого он очень почитает за великую аккуратность и трудолюбие. Взял себе за правило советоваться с ним в практических вопросах и в этом не прогадал. Зато и Петр Евгеньевич полюбил своего молодого начальника от всей души. Может, с ним раньше никто не догадывался посоветоваться?
А еще в группе два молодых специалиста. Парень Юра, в руках которого горит все, что может перегореть, и лопается все, что может лопнуть. Все прочее просто с грохотом падает.
И девочка Алина, к которой Коля старался лишний раз не приближаться. Она, бедненькая, краснела, бледнела, все теряла и чуть не плакала от страха перед ним. В конце концов Коля приспособился общаться с ней через Петра Евгеньевича, и дело потихоньку пошло на лад.
Едет Николай Николаевич утром на работу в вагоне метро и с удовольствием вспоминает, что Петр Евгеньевич сделал вчера прекрасный узел – произведение искусства. Сделать бы фото и в рамку, в красный угол, как икону, — да нельзя, совсекретно! Коля вчера всю лабораторию пригласил любоваться, а Петр Евгеньевич растроганно похлопывал его по рукаву.
А Юрка вчера благополучно доработал без замыканий и взрывов, только провода пережег – ну, это святое дело! А у Андрюхи появились интересные сигналы – есть над чем подумать! Какой прекрасный будет день!
Входит Николай Николаевич Морозов в лабораторию. Петр Евгеньевич и Алина уже на месте, сидят рядышком и воркуют, как дед с внучкой.
-Доброе утро, Петр Евгеньевич, Алина, здравствуй.
-…астуйть…- шелестит Алина, пламенея от застенчивости.
-Здравствуйте, Николай Николаевич, — приветствует его Петр Евгеньевич чуть не с поклоном.
-Здрасьте вам! – на пороге Андрюха. – Николаич, к стопам припадаю, десятку до получки!
-Бороду сбреешь – дам!
-На святыни покушаешься, тиран и деспот! – свирепо замахивается Андрюха.
-Да ты хоть отожми свою мочалку, — дразнит Коля. – Смотри, льет с нее. Небось, целый сугроб на бороде принес!
Их дружеские забавы прерывает Юрчик. Он врывается в лабораторию так отчаянно, что дверь ходит ходуном. От сотрясения падает тяжелая металлическая рейка, стоящая в углу за дверью без движения лет тридцать, зацепляет провод осциллографа, отключает его из сети и, наконец, доверчиво опускается прямо в протянутые Колины руки.
Разъяренная хозяйка осциллографа Марина Павловна из соседней группы вскакивает и кричит:
-Николай Николаевич, уймите ваше зверье!
-Прошу прощения! – кланяется в пояс Коля. – Завтра куплю ему ошейник с поводком.
-И намордник, — ворчит Марина Павловна, заново настраивая свои приборы.
Вот так бодренько начинается рабочий день!
А дальше все так хорошо, так разумно и деловито! Сначала усадить Юрку заменять пережженные провода и перепаивать заново всю плату. Мимоходом взглянуть через плечо на Алинину работу и покивать за ее спиной Петру Евгеньевичу – все прекрасно. Если Алину не пугать, то ее плата будет работать.
Потом до самого обеда сидеть втроем плечо к плечу с Андреем и Петром Евгеньевичем и обсуждать очередной узел.
И так весь день: поругать Юрку, похвалить Алину, похлопать по брюшку Андрюху, посоветоваться с Петром Евгеньевичем. И наконец, к любимому столу, где дожидается десятый вариант хитрого узла. Дожидается и подмигивает с чертежа, на скорую руку набросанного: что, мол, институт кончил, диссертацию защитил, так думаешь, меня так легко раскусить? Ничего, ничего, получишься, никуда не денешься, и не такие получались!
А какие люди вокруг славные! Как работать приятно с ними бок о бок!
-Николай Николаевич, как сынок? – интересуются в перерыве семейные сотрудники, обсудив сперва своих детей и внуков.
-Талант! – гордо отвечает Коля. – Артист больших и малых академических театров.
-Как супруга поживает? – лукаво ухмыляется Андрей.
Лукавит он так, по привычке. О прекрасной половине человечества Андрюха говорит только с подмигиванием.
-Все в порядке. Здорова.
-Это хорошо, что здорова. Больно уж она воздушная у тебя. Аж, страшно. И утонченность такая рафинированная, м-м-м! С такой женой жить – что из хрустальной вазы щи хлебать.
Андрюха аппетитно причмокивает эти слова вместе с куском хлеба, которым только что подобрал подливку с тарелки.
Коля в душе морщится, но терпит. Андрей-то на самом деле не хочет Галю обидеть. Ему просто надо поговорить о своей новой жене.
-Это фашисты, что ли, объявили… ну, как это.. для женщин-то… Кухня, церковь, дети – кирхен, киндер и… кухня. А чего, очень правильно, по-моему. Бабе образование только во вред, ей-Богу. Вот Татьяна у меня, ну, всем хороша была. И хозяйка, и мать, и на вид очень даже – ты же помнишь… Но ведь умучила меня, уела: «Ах, ты ничего не читаешь! А ты Хейли прочел? А ты Олриджа прочел? Читай – все прочли, а ты нет!» Да мать честная! Это я восемь часов у приборов торчу, в глазах все пятнами прыгает – и еще чего-то читать буду? «Ах, пойдем на Тарковского! Зеркало!» Ну и что? И сходили! Бред! У меня чуть крыша не поехала. А она мне: «Ничего не понимаешь!» Объяснять пустилась. Да на хрена мне все это? Чтобы баба мне что-то объясняла? Я в электронике понимаю, в приборах – как Бог! – все насквозь вижу. На кой мне эти мастеры-маргариты с зеркалами?
Андрей сердито булькает, развалившись на твердом кожаном диванчике в коридоре. А Коля в который раз с удивлением вспоминает, что это тот самый Андрей, который еще семь лет назад поминутно взрывался самыми удивительными идеями: и бредовыми, и толковыми.
Это тот Андрей, который влюбился в свою Татьяну на вечере студенческой самодеятельности, услышав, как она поет со сцены: «Мой голос для тебя и ласковый и томный».
Тот самый Андрей, который мечтал изучить французский, чтобы читать Бодлера в подлиннике.
-А сейчас у меня жена – во! – такая как надо. Читает чуть не по слогам, пишет – ошибок больше, чем букв. Но сдачу в магазине сосчитает мигом, быстрее меня. А больше ничего и не надо. Зато дома все сверкает. В любое время суток стол от еды ломится. Среди ночи ее разбуди: «Ирка, есть хочу» — «Щас, мигом», — как пожарный. Я только башку с подушки подымаю, а она уже из кухни кричит: тебе, мол, в постельку принести? Во какая!
Андрей говорит и говорит. Какое-то смутное упорство в его глазах и чем дальше, тем упорнее. Будто доказывает что-то. Кому-то…
-Татьяна хотела, чтобы я бабой стал, юбку чтобы надел, — посуду за собой мыть, холодильник размораживать, с ребенком гулять. Может, лифчики ей еще стирать? Я мужик! Мужик! Ирка это понимает, и я ее люблю. За это…
-Время! Регламент! – досадливо стучит Николай Николаевич по своим часам. – Выключай микрофон, спикер, пошли работать.
Тяжело стало на душе. Испортил Андрюха хороший день.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие» https://www.litres.ru/olga-vladimirovna-gribanova/slepye-i-prozrevshie-kniga-pervaya/
https://www.litres.ru/olga-vladimirovna-gribanova/slepye-i-prozrevshie-kniga-vtoraya/