Глава из романа «Слепые и прозревшие»
Галя нисколько не удивилась моей странной просьбе. Два дня назад я сказал ей о фиалках. Позавчера она ездила с Сашей к психотерапевту, а вчера зашла на рынок и купила там как раз такие, которые я просил. Голубые. Махровые. Нашла ведь такие.
Я потрогал твердые листья, покрытые щетинкой, коснулся пальцами лепестков и тут же понял, что они не лиловые, не розовые, не белые, а голубые, как те, школьные.
Ну, само же собой! Не будет же Галя меня обманывать!
Посидел, поулыбался им, а потом понес на подоконник. Держал горшок почему-то двумя руками, как маленький. Конечно, зацепил ногой стул. Конечно, рухнул с горшочком в руках.
Вообще-то страшно слепому падать, но я больше испугался за цветок, который выскользнул из моих рук. Но горшочек был пластмассовый, не разбился. Упал на бок, не повредив цветка.
На мой грохот прибежала Галя, заплакала, заохала. Но я встал сам и сам донес цветок до окна. Поставил его рядом с Галиным любимым плющом и полил водой из банки. У Гали она всегда наполнена водой. Полил так, как учила когда-то Наталья Васильевна, не сверху, а снизу на блюдечко, фиалки так любят.
И только поймав на своем лице голубой зайчик от лепестков, я воистину ужаснулся тому, что мог упасть менее удачно. Но Бог хранил нас с фиалкой. Вернее, фиалку, а заодно и меня.
Он когда-то уберег Галю, когда она упала с Сашей на руках. Кого еще беречь-то, как не ее. Она же сама себя не станет беречь.
Саша сдал сегодня алгебру на четыре. Вернулся ко мне и обнял сзади за плечи.
-А что ж, — говорю, — не пятерка?
-Ну-у, — говорит, — зачем такие излишества?
Действительно, что это я?..
-Саш, а Бах у нас с тобой есть?
-Есть.
-Поставь мне.
Да, это сильно. Это сурово. Даже не знаю, как мне под это будет думаться.
О чем-то я не додумал…
Про мерзкого парня Геху.
После шестого класса его отправили в спецшколу за то, что он залавливал в туалете девчонок и, грозя ножом, стаскивал с них трусы. Это было последней каплей. Все ему припомнили: бесконечные драки, хамство учителям, битье стекол, воровство по мелочи.
А меня, помню, пугала в нем патологическая жестокость ко всей женской половине человечества. Ежедневно и неутомимо он с утра до вечера уничтожал женщин всеми доступными средствами, начиная с выкалывания глаз на картинках учебников, кончая поджиганием волос зазевавшимся одноклассницам.
Наверно, он все-таки был ненормальным. Мать его была пьяница и шалава. Отца он не знал. Рассказывали, что мать его, заполняя документы на сына, терялась и простодушно оправдывалась:
- Ой, да не знаю я, кто отец, да не помню я…
Ежедневные гости резвились с его матерью по одиночке и целыми компаниями, не стесняясь Гехиным присутствием. А он, не теряя времени, доедал из их тарелок и допивал из их стаканов.
С другими мальчишками Геха общался довольно мирно, если его не задевали. А его и не трогали, побаивались и уважали за молодечество. А на меня он взъелся с самого первого класса.
Почему? Ведь вроде товарищи по несчастью. Тоже безотцовщина.
За что может семилетний человек возненавидеть другого семилетнего человека раз и навсегда, и люто возненавидеть?
Как я сцепился с ним в первый раз? Неужели не вспомнить?
Если бы я был домашний, как Сережка, не привыкший к закону джунглей, я бы, конечно, запомнил первую стычку. Но я же ясельный с шести месяцев, поэтому не помню. Однако, первым я к нему не лез, это уж точно, не в моих это было правилах.
А он всегда дразнил меня моим смутным происхождением. Сначала в драку не ввязывался, наши весовые категории были слишком неравны. Он просто на расстоянии выкрикивал что-нибудь оглушительно грязное, из чего я половину еще не понимал. Иногда я за ним гонялся, но только если хотелось размяться. Чаще я спокойно отвечал ему что-нибудь обидное и всегда достигал цели. Геха тут же начинал беситься, визжать матерные ругательства до пены на губах и судорожно подергивать руками и ногами. Иногда бросался на меня, беспорядочно молотя в воздухе кулаками и вскидывая ноги, но я останавливал его с одного удара, и дальше Геха бился уже на полу ко всеобщему удовольствию.
Что же такое обидное он от меня слышал? Разве вспомнишь?
Ну а по логике вещей? Он мне про мою мать, а я ему…
Я же не знал, какие картины видит Геха дома. Мне-то рассказали об этом… не помню когда. Но я уже был достаточно взрослый. А тогда, в начальной школе, что я мог ему сказать? Только то, что все знали и видели. Что, например, мать его пьяница. Я мог, скажем, дразнить его за вечно оторванные пуговицы и вешалки пальто — что же мама тебе не починит? Мог поиздеваться над его отвратительной манерой отнимать у девчонок все съестное и тут же на их глазах сжирать — мать-то тебя не кормит, что ли? Мог уколоть его за курение — с первого класса! — тебя мать, наверно, курить научила?
Ничего более оскорбительного мне в голову не могло бы прийти. Но Гехе и этого было достаточно. Зияющая рана в нем кричала от любого прикосновения.
Так-то вот. А я недавно страдальца из себя выкобенивал: ах, какая у меня была мама суровая; ах, я несчастный ребенок!
Да счастливый был я ребенок с такой мамой! Не пошла в пьянку и загул, хоть и показывали на нее пальцем, — зубы сжала и сберегла нас обоих.
А я плохой отец. Как и тот великодушный юноша, которого я не могу назвать своим папой.
А впрочем, почему это я так про него решил? Он ведь не бросил ту девушку в Молдавии, женился на ней и растил своего сына. Наверно.
А я плохой отец…
Больно вспоминать Гехино лицо…
Интересно, что это за инстинкт в нас такой сидит — оберегать себя от собственной совести. Какие крепости мгновенно выстраивает наша память, чтобы спрятать нас от раскаяния. Укроется душа за этими стенами и блаженствует, дремлет, жиреет…
Как больно вспоминать Гехино лицо…
Мы ненавидим ненавидящих нас, ибо в этой ненависти всегда есть наша вина,- и никуда нам от этого не уйти.
Больно…
Длинная черная челка и черные звериные глаза из-под нее. И рот, оскаленный, как у волчонка.
Сильная музыка. Надо спросить у Саши, как это у Баха называется.
А Саша вдруг, легок на помине, вошел с гитарой в руках. Струны под его пальцами еле слышно повизгивали.
-Пап, послушай.
И спел мне такую песню.
Средневековый мастер в золото кисть окунал,
Чтоб написать сиянье святости твоей, Мадонна.
Молитву сотворив душой неугомонной,
Средневековый мастер в золото кисть окунал…
А после терпеливо ожидал:
Вдруг скромный труд, Великая, сочтешь достойным.
Средневековый мастер в золото кисть окунал,
Чтобы написать сиянье святости твоей, Мадонна.
Где столько золота я, современник твой, найду,
Чтоб написать сиянье юности твоей, Наташа,
Сиянье счастья и любви грядущей нашей?
Где столько золота я, современник твой, найду?..
Сквозь Тьму и Ужас, Смерть, Тоску пройду,
Взрыхлю я душу, чтобы стала доброй пашней,
И золото взращу в слезах, в огне, в бреду,
Чтобы написать сиянье юности твоей, Наташа!
Вот это да! А я и не знал, что он так может! И играет отлично, и поет, как артист! А песня-то… Вот так сын у меня! Это я все про себя подумал, а вслух сказал:
-Здорово!
Саша не ответил, но обрадовался. Я слышал.
Он вдруг ткнулся лицом в мое плечо и подышал там, устраивая печку — он в детстве любил так делать. Потом, не поднимая лица, придушенно промычал:
-Наташка приходила.
-Ну-у? Так это она была? А я звонок слышал, кто, думаю…
-Она…
-Ты ей песню-то спел? — шутливо толкнул я его плечом, чтобы он не смутился и принял шутку. И он принял.
-Моя башка обритая с такой песней не контачит, — хмыкнул почти весело. — Вот волосами обрасту…
Помолчал немного и сказал так, что я воочию увидел его смущенную улыбку:
-Вообще-то она сказала, что я сейчас смешной, но симпатичный.
И опять задышал мне в плечо.
В прихожей хлопнула дверь, пришла Галя. Саша поднялся, а я попросил его:
-Оставь мне гитару.
Когда он вышел, я взял ее в руки. Это когда же я играл-то в последний раз? Да ведь никак еще до Сашиного рождения?
Поискал знакомые аккорды, потыкался, а потом с удивлением обнаружил, что пальцы мои все помнят. Это они молодцы!
Долго перебирал струны тихонько-тихонько, чтобы гитара вздыхала под руками, как печальная женщина. Очень люблю за это гитару.
Потом захотелось и спеть. И я запел слышанную где-то, когда-то песенку:
Тебя нашел я в ночи весной.
Говорила ты о любви с луной…
Читайте роман на Литрес https://www.litres.ru/olga-vladimirovna-gribanova/slepye-i-prozrevshie-kniga-vtoraya/?Ifrom=266045209