Слепые и прозревшие. ч.2. Встреча. гл.10
Вот еще поворот. А свет впереди все теплей, все ярче, все ближе…
И как она могла жить в той темноте и в том холоде, который остался там, позади, где лежит сейчас на столе ее худенькое, истерзанное тело!..
Скоро, скоро конец пути… А может, опять новый поворот?..
Вот
Новый поворот,
И мотор ревет.
Что он нам несет?..
Хорошая песня. Так было весело ее петь всей палатой, вчетвером. Славные соседки были!
Все, все были славные.
Сколько их было за эти семь с лишним месяцев?.. Многих Галя и не запомнила, потому что появлялись они на день-два. Другие задерживались недели на две-три. Одна из них, Надя, пробыла с Галей три месяца.
У нее была плохая свертываемость крови. И после очередного анализа Надя демонстрировала всем любопытным свой палец с красной точкой, которая спустя несколько часов набухала кровью со зловещим упорством.
Сама Надя была кареглазая симпатяга с ослепительной улыбкой. Она умела жить с удовольствием и заражала этим соседей. Смеялась над всем, что было смешно, и вслед за ней смеялись все. Хваталась то за вышивание, то за вязание – и все дородовое отделение повально заболевало всяким рукоделием.
– Чего принести, яблок? — кричали со двора мужья.
– Розовой шерсти! Мулине! Крючок! Спицы! – кричали сверху жены голодными голосами.
Это Надя заставила всю палату петь песни. Она коллекционировала песенники и теперь понемногу переправляла свою коллекцию из дома в больничную тумбочку. Песенники, новые, старые, с яркими обложками и совсем без начала и конца, так и сыпались на пол, когда Надя открывала обшарпанную дверцу.
Встав с койки после очередной капельницы, побледневшая, с потухшими глазами, Надя первым делом бросалась искать в своей коллекции что-нибудь духовосстанавливающее, идейно-политическое.
– Ну-ка, давно мы про БАМ не пели! Слышишь время гудит – ну-ка, хором! – БАМ-м-м! Ах, ах, высший класс! По просторам крутым – дружно! – БАМ-м-м!..
А если грустный ангел пролетал над всей палатой, минута всеобщей тоски по мужьям, по мамам, по свободе, — Надя взбадривала всех:
– Что вы, бабы, приуныли? Ну-ка, нашу любимую, беременную, за-пе-вай!
И все, смеясь, выкрикивали:
– Если долго мучиться, что-нибудь получится!…
Но однажды утром вокруг Нади началась тревожная суета. Пришла Мария Кирилловна, послушала, пощупала и сурово крикнула в коридор: «Каталку!»
Так уехала Надя в родильное отделение, где над ней много часов трудилась целая бригада акушеров. И родилась – очень благополучно – прекрасная девочка.
Соседки появлялись, потом выписывались или рожали. Одна Галя была величиной постоянной. Еще одна такая постоянная жительница, отлежав восемь месяцев на дородовом, родила спустя неделю после Галиного поступления. Женщина была уже немолодая – 42 года, но очень милая, добродушная и подвижная, как мячик.
С удовольствием рассказывала о себе:
– Ой, девочки мои, девочки! Была в шестнадцать лет дурочка, а папа с мамой – строгие. За руку взяли и отвели к знакомому врачу. И так были все довольны! Папа этому врачу семейную драгоценность подарил, флакон для духов работы Фаберже – золото с эмалью. Это уж потом папа узнал, что аборты разрешили делать официально, и можно было без Фаберже все сделать. А потом я в двадцать пять замуж вышла – и все, не беременею никак. Сколько специалистов обошла. Все, говорят, в норме, должны беременеть. Мужа моего замучили проверками, он чуть не сбежал от меня. Кормили меня всякими-то лекарствами, кололи-то кололи! В последнее время на гормонах держали. Ну да ладно, главное, доносила я, девочки! Счастье-то мне какое! – и глаза Риты блестели от веселых слез.
За нее болели все. Весть о Ритиных схватках мгновенно облетела все палаты. Она ходила по коридору, покряхтывая, и радостно всем улыбалась, а рядом с ней вышагивала толпа болельщиц.
– Вот, вот, началась, — докладывала Рита, потирая круглый животик.
– Двенадцать минут! Семь минут! Лена! – кричали постовой сестричке. – У Риты уже семь минут!
– Вот и умничка, — улыбалась Лена, — ходи, ходи. Я уже в родилку позвонила.
Когда за Ритой пришли из родильного отделения, все бросились целовать роженицу так бурно, что акушерка рассердилась:
– С ума посходили? Хотите, чтобы она тут в коридоре родила? Тогда и роды сами принимайте, а я пошла!
Риту, конечно, тут же выпустили из объятий, но провожали до самой лестницы и кричали вслед: «Держись, Ритуля, ни пуха!»
Никто не ложился вечером – ждали известий о Рите. Наконец, постовая позвонила в родильное отделение и объявила всем: «Девочка. 2800, 48 сантиметров». И только тогда, растроганно вздыхая, все разошлись по койкам.
Галя тоже стала достопримечательностью отделения. Она была Та, Которая Все Худеет. Теряла Галя в весе всю первую половину беременности. Потом начал расти живот, и потери веса прекратились. Но и прибавлялся медленно, грамм по сто в месяц.
Однажды вечером Галя услышала его, Сашеньку, в первый раз.
Тюк! – словно клюнуло внутри… Тюк! – еще разочек…
Галя обернулась к соседкам:
– Девочки, у меня зашевелился…
– Ой, Галка! Ой, Галочка! – очень все за нее обрадовались.
А на следующий день, когда дежурный врач пришел на обход, соседки обрадовали и его Галиной новостью.
Врач, веселый приколист, торжественно прижал руку к груди:
– Ах, ах! Майский день, именины сердца! Чувствительно вам благодарен! С меня полбанки!.. Варенья, конечно!
Галю перевели на особый подкрепляющий стол, и соседки дружно уговаривали ее доедать все. Но чем дальше, тем труднее Гале елось. Ощущение переполненности появлялось теперь после первых же ложек, и ей приходилось вставать и ходить, ходить, ходить, чтобы съесть свой обед хотя бы наполовину.
Соседки из других палат, опухшие, отекшие, приходили любоваться:
– Галя, покажи ручки. Ну, все косточки видно! А локти, смотрите, локти какие! Прямо уколоться можно. А ноги-то у Гали, как спичинки! И как ты на них ходишь? Да еще и живот носишь!
Галю эти разговоры очень смешили. И вообще, жилось бы ей здесь весело, если бы не постоянная тоска о Коле.
Он подходил под окна к семи часам вечера, каждый день, в любую погоду. И она смотрела на него сверху, роняя слезы.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».