Есть что-то мистическое в феномене внезапного появления европейской средневековой литературы в ХI веке. Такое впечатление складывается, что вот она, глухая темная яма с 4 по 12 век, восемь веков, 800 лет, от которых осталось слишком мало следов. А все, что осталось, известно только узким специалистам, религиоведам.
И вдруг в 12 веке Европа вдруг запела: трубадуры, труверы, миннезингеры. А дальше явились миру рыцарские романы, которыми зачитывался Дон Кихот.
На самом деле ситуация достаточно проста. Европа в целом была неграмотной, ей не нужна была письменность. Народ работал, чтобы выжить. Знать воевала. Это были века постоянной, непрекращающейся войны: замок с замком, город с городом. А грамотность была не потребностью, а профессией очень узкого круга людей — священнослужителей. Им и принадлежала рукописная книжность — размышления над священными текстами, религиозно-философские трактаты. Работа у них была такая — быть грамотными в мире безграмотных.
Кстати, у нас в Древней Руси было иначе. Уже в 11 веке простые новгородцы, купцы и ремесленники посылают друг другу записки на бересте: и деловые документы, и просто распоряжения по хозяйству.
Так что же было с Европой на самом деле? Культура средневековья строилась на двух уровнях: народном и латинском. На народном уровне все было: песни, танцы, все, что осталось от языческих ритуалов древности. Эти песни пели сами, ими же развлекали вельмож в замках, хотя все это старательно запрещалось и изгонялось, как сатанизм. И уж конечно, все это никто не записывал. Не умели.
А на просвещенном уровне, высокая философия, богослужение — все это на латыни, которую не знали ни народ, ни знать.
Что же такое произошло в 11 веке, из-за чего вдруг явилась на сцену европейская светская литература? Это событие было сравнимо по своим последствиям с нашим 1991 годом, когда рухнула советская система и образовавшуюся брешь полилась иная культура. В 11 веке такую брешь пробил первый крестовый поход на восток, на Византию.
Европейские рыцари попали в мир, где ни танец. ни песня, ни чувственная любовь не считалась соблазном, точно так же, как и у недавно побежденных врагов Европы арабов. Византия 4 -14 веков была христианским миром, сохранившим культуру и традиции греческой античности, да еще и пополнившим ее особым восточным колоритом осевших в Византии потомков арабов.
Крестоносцы открыли для себя Америку! Оказывается, грамотность — это очень удобная вещь. Любимые песни можно не только послушать и самому спеть. Можно еще и записать буквами и отослать даме. Потому что ничего плохого нет в том, чтобы назвать прекрасную даму прекрасной. Вот такое растление нравов принес в Европу крестовый поход.
Именно к этому времени и относятся первые европейские поэтические произведения, сохранившиеся именно потому, что были записаны.
И еще одно чудо, великое открытие принесли крестоносцы в Европу с Востока — рифму.
Родились рифмы, по-видимому, в арабском языке. Это язык согласных. Гласных в языке всего три, при этом они не обозначаются в алфавите отдельными знаками. Это слоговое письмо. А поскольку гласных мало, то и срифмовать слова гораздо проще.
В арабском стихосложении пришедшем еще в 6-7 веках в Византию, широко использовались монорифмы, стихи на одну рифму. Или перемежающиеся холостыми строками. Европу поразила эта красота созвучий. А так как рыцари-крестоносцы были истинными сливками общества, красой и гордостью своих государств, то и стали они законодателями новой моды. Многие из них стали первыми бардами, исполнителями собственных песен.
Долгое время, до 14 века, поэзия не существовала без музыки. Этот синтез слова и музыкального звука пришел из античной ритуальности, со своими ритмическими повторами, со своей куплетной формой, где постоянно повторяются, как заклинания, отдельные куски текста. Такими и стали первые европейские поэтические жанры.
И сегодня мы поговорим об одной из самых ранних форм в средневековой поэзии, построенной на этом ритме повторов.
Называется эта форма — триолет.
Это восьмистишие с твердой структурой на двух рифмах.
Первая и вторая строки повторяются в конце на 7 и 8 строках. А первая еще и повторяется в 4 строке. В этих схемах заглавными буквами я обозначила повторяющиеся строки.
АВвАваАВ или АВаАавАВ
Повторяющиеся строки, как бы припевы песни, на таком маленьком, сжатом пространстве стиха создают удивительный эффект назойливой мысли, от которой не избавиться. А значит, очень важной мысли. И сразу наше читательское внимание приковывается к этим строкам и пытается их разгадать. И конечно, разгадывает, причем каждый может это делать по-своему. Цель стиха достигнута — читатель стал соавтором поэта.
Эта форма стихосложения с непривычным для нас твердым рисунком обрела второе рождение в эпоху Серебряного века, когда пришло время поиска новых образов, форм, красок, ракурсов. И здесь стоит вспомнить имя настоящего энтузиаста исторических форм стихосложения, поэта, исследователя, преподавателя Ивана Рукавишникова, настоящего Дон Кихота в насквозь материалистичном мире надвигающегося XX столетия.
Посмотрите, какой глубиной и трагизмом безысходности звучат его триолеты! А казалось бы, все так просто — одни повторы. Значит, поэту надо вложить в эти повторяющиеся строки самый пронзительный смысл!
Творческому наследию Ивана Рукавишникова досталась печальная судьба и почти полное забвение. А в его двадцатитомном собрании сочинений есть и романы, и рассказы, и пьесы, и стихи. И две книги триолетов.
Посмотрите как продуманы, афористичны первые строки, повторившиеся в конце триолета. А первая строка легко вписалась в следующую фразу «Родится в век столпотворенья…» и звучит эхом, светлым лучом.
А вот триолет признанного гуру и законодателю поэтических стилей Валерия Брюсова.
Как в гипнотическом сне повторяется образ склонившегося лика и создает мистическое настроение.
А вот триолеты еще одной иконы стиля Серебряного века Федора Сологуба. Пейзажные зарисовки? Не более того? Но форма триолета придала этим картинкам особую проникновенность.
Оставшись очень редкой формой, триолет вовсе не забыт. Поэты обращались и обращаются к нему до сих пор.
Вот стихотворение Нины Самойлович, написанное в 1979 году. Посмотрите, какие глубокие чувства и трагические распутья способна выразить эта форма стиха.
А вот настоящий фонтан любви, восторга и радости в первой строфе хорошо знакомой нам песни Виктора Пеленягрэ.
У поэта не было надобности придерживаться целиком форме триолета. В остальных куплетах песни мы не найдем канонической формы. Поэт просто использовал всю прелесть и все краски триолета, еще и усложнив форму кольцевой структурой. Первая строка стала последней, вторая строка — седьмой.
Ну и закончить это славословие триолету можно прелестным стихом еще одного забытого поэта Серебряного века Иосифа Каллиникова.