Слепые и прозревшие. ч.2. Встреча. гл.7
Коля стоит у моста. Сейчас. Галя, родная, сейчас! Последние минуты. Опускаются крылья… опускаются…. Сколько раз видел, да и сейчас не до того, но в груди восторженный холодок…
Взревели моторы десятка машин, застоявшихся в ожидании, а Коля уже летел вперед. Цель близка, настроение поднялось, и даже мелькнула мысль: «А может, зря испугался? Может, все в порядке?» И сразу опять поднялся из глубины темный ужас: нет! Там беда!
Беда была близко, ходила где-то рядом с самого начала.
В первый раз он почувствовал ее приближение еще тогда, за неделю до свадьбы. Уже куплены были кольца и ушито до Галиного размера приобретенное Альбиной Викторовной свадебное платье. Даже зал в ресторане был уже заказан. Оставалось только подождать.
И Коля вдруг почувствовал ее муку.
Она пугалась, когда он целовал ее. Это было в глазах, беспомощных и печальных, и в дрожащих губах и в судорожно сжатых пальцах.
Наконец, он спросил ее:
– Я что-то плохо делаю? Ты меня боишься, что ли?
Галины глаза тут же набухли слезами. Он посадил ее к себе на колени, взял в охапку, как ребенка, и стал покачивать, осушая губами слезы. Наконец, когда дыхание ее стало легким, он шепотом попросил:
– Ты скажи… Мне ведь нужно знать… Обязательно, понимаешь?
И Галя рассказала о дохлом цыпленке, брошенном на ледяной пол в студеном физкультурном зале, о несчастной истерзанной бабушке Тамаре, о безумных выходках деда, о печальных клоунах на обоях… И о визите с мамой к гинекологу.
– Понимаешь, — торопливо, невнятно бормотала Галя, держась за его руку, — я так испугалась… Мне чуть плохо не стало… А ноги судорогой свело, я их раздвинуть не могла… Врачиха мне на колени навалилась, только так и смогла осмотреть…
Она замолчала. И он понял все, что она сейчас скажет.
– Коля… милый… Ты на меня не сердись…если я вдруг не смогу…
И сам ужаснувшись того, что может произойти с ними, он стал убеждать ее и себя:
– Посмотри-ка на меня. Разве я похож на эту твою… акулу… камбалу?.. Или на врача какого-нибудь гинеколога?.. Это я, твой муж… Роднее нас быть не может. Я это ты – ты это я. Ну-ка, повторяй за мной.
И Галя шептала, как заклинание: «Я это ты – ты это я…»
Тут Коля едва справился с желанием сейчас же доказать ей, что все будет прекрасно. Свирепый зверь, последнее время смирно сидевший в болоте и робко вилявший хвостом, полез своей грязной лапой куда попало: «Н-неделей рра-аньше, н-неделей по-ожжже…»
Как всегда Галя угадала, что ей почему-то надо вспорхнуть с его колен, расправить платье, подбежать к зеркалу, к часам, охнуть: «Скоро мама придет!» и убежать на кухню к чайнику.
Коля посидел еще, подышал глубоко. Потом подошел к зеркалу, где только что было ее отражение, пригладил волосы и погрозил кулаком грязному чудищу:
– Еще неделю будешь ждать! Понял?
Но туча рассеялась. Галя больше ничего не боялась.
Она так и шепнула ему в ту ночь, когда они, обессилевшие, не выпуская друг друга из объятий, начали погружаться в дремоту:
– Вот и все хорошо… вот и бояться не надо было…
Ночная тьма баюкала их на своей теплой груди, а болотный зверь, прирученный и кроткий, стерег их покой и только растроганно вздыхал в темноте и терся мохнатой головой об их ноги.
«Где я ошибся? Когда? Нет, только не в тот день! Мы были счастливы! Я это ты – ты это я», — повторяет Коля про себя, как заклинание, заворачивая в Биржевой проезд. Скорее!
Его ботинки гулко хлопают по сонному царству белой ночи. Отчаянно долго звонит в дверь приемного покоя. Дверь открывает девушка с усталым лицом:
– Здрасьте. Что вам?
– Моей жене плохо…
– Где она? Идти может? Носилки надо?
– Она у вас здесь, на дородовом…
Девушка прилежно сосредотачивается:
– Не поняла…
Коля начинает, путаясь и сбиваясь, объяснять про кесарево сечение, про Галино сердце, про внезапное пробуждение среди ночи.
– Вы что ненормальный? Или пьяный?
– Я очень прошу, позвоните, узнайте!.. Очень, очень прошу, девушка!.. Морозова, Галина Морозова.
– О, Господи!.. Ладно, позвоню… Проходите и стойте здесь, — она пропускает его в вестибюль и скрывается за дверью.
Он тут же, стыдясь себя, приникает ухом к щели:
– Дородовое? Нина Ивановна, вы? Это из приемного покоя вас беспокоят, извините ради Бога. Тут у нас стоит за дверью сумасшедший муж и кричит, что с его женой плохо. Морозова у вас на отделении…. Да?.. Что?..»
Дальше девушка повторяет только «так… так… так…», и в глаза Коли темнеет.
– Ясно… Спасибо, Нина Ивановна.
И набирает номер опять.
– Алло, из приемного покоя. Тут у нас муж Морозовой…
И опять «так… так… так…»
Наконец, появляется в дверях:
– Идите сюда, сядьте, — она теперь смотрит на него мягко и заботливо. – Вас как зовут? Николай? Понимаете… ну, я вам в двух словах, подробности у лечащего врача узнаете… Ее ведь готовили к операции на сегодня. А она вдруг ночью начала рожать и так внезапно, что… Ну, в общем, ребенок сам родился. Вас можно поздравить, у вас сын. 3.150, 50 сантиметров. С ним все в порядке.
– А с Галей? — прохрипел Коля.
– Она в реанимации… Ну, что вы сразу бледнеете? Сядьте… сейчас накапаю… Вот, выпейте… Врач просил, чтобы вы пока не уходили, если можете. Они вам сразу сообщат…
– Сообщат?.. О чем?..
«Господи, ну подскажи, неужели я ошибся? И в чем? Как недопустимо было мне ошибиться!.. И нет теперь прощения!..»
Коля метался по аллее вдоль роддома, подбегая время от времени к окну приемного покоя. Но знаков ему никаких не делали, и он летел дальше, подгоняемый воспоминаниями.
Как прожили они эти два года со дня свадьбы! Как в счастливом сне! Как в ежедневном празднике!
Просыпались утром – ее голова на его плече – и сразу начинали смеяться. Со смехом завтракали и собирались на работу. А бабушки-соседки умилялись им вслед: «Вот голубочки-то наши полетели…»
И каждый день был прекрасен, потому что сберегали они в памяти каждую его минуту: все встречи, все разговоры, все смешные и грустные события. А вечером дарили это все друг другу. После работы Коля высматривал в магазинах что-нибудь вкусное, чтобы покормить после института свою голодную птичку, забегал домой хлебнуть чаю и начистить картошку, а потом ехал встречать Галю в ее институт.
Она сбегала по ступенькам и бросалась ему на шею на зависть всем незамужним. Угрюмо проходил мимо них тот самый Геня, верный рыцарь фаллического символа.
– А что это все же такое, символ этот? – спросил как-то Коля у молодой жены.
– Не знаю, так и не догадалась, — засмеялась Галя.
Ехали домой и с упоением слушали друг друга. И дома ужинали и рассказывали взахлеб. И в постели, приласкавшись и согревшись, досказывали что-то еще и еще, пока языки не начинали заплетаться.
Безмятежно прошли эти два года, только Галя вздыхала иногда:
– Почему-то ребеночек у нас не получается.
– Получится! – уверенно заявлял Коля. – Просто у аиста до нас еще очередь не дошла!
И вот однажды, в субботу, Галя встала очень тихая, задумчивая и улыбалась так загадочно-загадочно.
– Сон видела? Опять тебя на руках кто-то носил? – допытывался Коля. – Так это я был, и думать тут нечего!
– Нет, не сон, — Галя улыбнулась еще загадочнее. И Коля насторожился.
– Знаешь, что скажу? Там, — она провела рукой по тому месту, где у прочих людей бывает живот, — там кто-то появился.
– Ну-у-у? – весело протянул Коля! – Дай-ка, дай-ка послушать!..
Он опрокинул ее на кровать, зарывшись лицом в халатик, чтобы она запищала и захлебнулась от смеха.
– Ой, ой, не надо! Ха-ха-ха!.. Там же… Ой… Ничего не слышно еще!..
Пока они шалили и хохотали, Коля осваивал внутри себя ошеломляющую новость и не мог с ней сжиться. Легче было представить аиста с колыбелькой в длинном клюве или капусту с младенцем вместо кочерыжки, чем его хрупкую нежную Галю – рожающей, выкармливающей, воспитывающей матерью.
Набаловавшись, они сели, прижались друг к другу и стали мечтать о том, как в понедельник Галя побежит после работы в женскую консультацию – в институт не пойдет, не до ерунды! Как сядут они вечером и будут рассматривать всякие справки и направления! Как потом, через несколько месяцев, у Гали начнет расти живот и однажды в нем зашевелится их ребенок. И Коля будет слушать его все вечера подряд и разговаривать с ним, и петь ему песни. И в один прекрасный день, Коля отвезет Галю в роддом.
Мечтали они всю субботу, все воскресенье, успели нарожать кучу детей, выдать дочерей замуж, а сыновей женить.
И настал понедельник.
Коля, услышав щелчок отпираемой двери, почему-то встревожился. Галя снимала пальто, надевала тапочки, низко-низко опустив голову, а когда, наконец, выпрямилась, он не узнал ее лица.
Молча взял он ее руку, совсем чужую руку, и повел в комнату. Она села на стул, прямая, жесткая, и посмотрела куда-то сквозь него. Потом разлепила сросшиеся в ниточку губы и проговорила:
– Мне нельзя иметь детей.
Он взял ее за руку, надеясь успокоить. Рука не ответила, а потом незаметно ускользнула от Коли.
– Вот, — Галя медленно развернула медкарту, — тут направление на… здесь написано… «искусственное прерывание»… А дальше показания: патология матки… Врачиха удивилась, как это я вообще забеременела… Моя операция на сердце… отрицательный резус… повышенное давление… Никогда у меня повышенного не было… Низкое было всегда…
– Ты успокойся, главное, успокойся. Не переживай, — неуверенно стал уговаривать Коля. – Нельзя так нельзя. Ну и ладно…
– Ну и ладно… — проговорила она одними губами, а лицо ее вдруг на миг спросило о чем-то. Но Коля не понял вопроса, и оно опять застыло.
Она избегала его взглядов, она избегала его прикосновений. Она вытягивалась в струнку на краю кровати, чтобы занимать как можно меньше места.
После работы собирала справки и сдавала анализы, приходила поздно и сразу ложилась. Коля в отчаянии пытался поговорить с ней, ждал хоть слова, хоть взгляда и пугался ее чужого лица.
Однажды утром он увидел, что она собралась не на работу: собрала в большую сумку документы, халат и тапочки. И ему стало так страшно, будто она собиралась на казнь.
У дверей она остановилась, подумала и сказала:
– Ну, все. До свидания. Я вернусь завтра.
Еще подумала. И по-прежнему не глядя на него, робко потянулась, обняла, уклонилась от поцелуя и ушла.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».