Рассказ Галины Миневич “Родившийся в рубашке” производит очень неоднозначное впечатление. По-видимому, автор пересказывает реальную историю хорошо знакомого ей человека. И эта ситуация, когда автору хочется с одной стороны точно передать ему известные детали и с другой стороны выстроить события нетривиально, порождает сумбурность изложения и в конечном итоге несформированность сюжета.

Прежде всего в погоне за точностью изложения событий автор потерял идею. Рассказ превратился в перечень событий жизни конкретного человека, биографический очерк, изложенный почему-то крайне невнятно. Название рассказа “Родившийся в рубашке”, конечно, дает легкий намек на идею и конфликт: в страшное военное время благополучно выжил, а в мирное время судьба не сложилась. 

Это вполне могло бы вырасти в полноценную идею, если бы автор писал не коротенький рассказ, а роман. Шаг за шагом, эпизод за эпизодом можно было бы проследить те причины, которые в конечном итоге разрушили судьбу героя. Но жанр рассказа не дает такой возможности. Идея рассказа должна быть ясной, легко воспринимаемой читателем.

Желание максимально художественно изобразить события жизни “родившегося в рубашке” опять-таки пришло в конфликт с формой рассказа. В такой краткой форме можно только биографическую статью написать. Попытка подать события жизни в виде отдельных лоскутков, которые герой то вспоминает, то видит во сне, внесла в начальную часть рассказа полный хаос, но хаос интригующий. А к концу рассказа эта “лоскутность” повествования исчезает и превращается в совершенно безликую констатацию фактов.

Вполне можно было бы попытаться сохранить “лоскутность” до конца и сложить в законченную картину. Это было бы интересно.

И так жаль, что блестящий сюжетный поворот с расправой над подлецом Ракитченко никакого дальнейшего развития не получил. А один этот эпизод мог бы стать сюжетом хорошего, динамичного рассказа.

По-видимому, автор пока не вполне готов осознать, какая информация для читателя важна, а какая только мешает восприятию. В частности, ничем не обоснованное описание с протокольной точностью внешности Мирона в начале рассказа. 

И при этом отсутствие ясных указаний на хронологию событий внушает недоверие к сюжету. Когда, например, состоялась встреча Мирона с Марией? Это, вероятно, пятидесятые годы, поскольку герои еще достаточно молоды? Но в пятидесятые и даже шестидесятые годы у советских граждан не было такой привычки обедать в кафе и ресторанах. В лучшем случае Мирон мог предложить Марии сковородку картошки у себя дома.

Обращает на себя внимание логическая несогласованность деталей, которая как раз и проистекает из неумения увидеть главное. Например:

“Через несколько лет, когда Аля оставила его ради художника Громчева, Мирон долго искал Машу, нашел, но она уже была замужем и растила дочку.

 Потрясенный неверностью и предательством жены, он долго жил один”.

Здесь явно неверно расставлены акценты. В этой фразе автор предлагает читателю считать главным для героя поиск Маши, а то, что Аля оставила Мирона, осталось второстепенным. А дальше вдруг оказывается, что Мирон на самом деле был потрясен предательством жены. 

И конечно, удручает в этом рассказе полная безликость финала, который совершенно не соответствует названию “Родившийся в рубашке”. Это финал биографической статьи — родился, жил и умер.

Язык произведения в целом грамотен, но есть отдельные досадные неудачи: 

“Мирон, одесский еврей, волосы имел светлые, глаза голубовато-серые, нос прямой греческий” . Здесь явная стилистическая погрешность, ничем не обоснованная. Почему в повествование середины 20 века вдруг “врезан” стиль полицейского протокола 19 века, непонятно.

“В Одесском художественном училище, которое Мирон закончил за несколько лет до войны, его иногда сажали как натурщика”.  Неудачно выбранная лексическая форма вызывает неверные ассоциации с тюремным заключением за некую неразрешенную деятельность.

Среди достаточно убедительного изображения одесского быта послевоенных лет вдруг совершенно выпадающая из стилистического рисунка фраза, которая выглядит пародийной.

“Лёгкий утренний бриз мягко овеял Мирона, боль утихла”. 

Встречаются странные, неуклюжие слова “ремесленничать”, “приревновывать”. Лицо женщины оказывается, как у статуи “беломраморным”. 

Вообще события финала рассказа переданы поразительно абстрактно. что складывается впечатление, что автору  к концу просто надоело писать. В изложение постсоветских событий вдруг проникает газетный штамп: “Бытовой национализм, которым всегда славилась Украина, стал постепенно переходить в статус внутренней политики”.

В целом, беда автора в неверно выбранном жанре. Эта история никак не для рассказа — это интересная и трагичная судьба, которая требует пространного изложения с хорошо обоснованными конфликтами и их разрешениями. В том, что эта работа могла бы удастся, нет сомнения. Яркое начало и нетривиальное начало рассказа об этом свидетельствует.

Но автору помешала привязанность к некоей реальной истории, которая стоит за этим рассказом. Для того, чтобы произведение сложилось, эту связь с реальностью иногда приходится разрушать для создания новой реальности, художественной. 

В данном случае, опираясь на реальную историю, автору следует продумать новые сюжетные линии, новых героев для реализации заявленной в названии идеи: почему счастливая судьба обернулась разочарованиями и утратами.