Ольга Грибанова Неведомый путь

До чего ж хотелось есть! Разбуженный желудок требовал пищи, нагло требовал, не считаясь с обстоятельствами! Я хлебал из ручья ледяную воду, думая его обмануть. Не тут-то было!

Лишь поздно вечером я нашел в лесу дикую яблоню, усыпанную мелкими плодами, забрался на удобную развилку и начал жадно грызть эту кислятину, пока желудок не сказал мне милостиво: «Ладно, свободен!» И я тут же уснул на ветвях, опершись спиной и затылком о ствол.

Первое, что подумал я проснувшись было: «Поесть бы! Червячка бы заморить!»

Уж не вслух ли я этого пожелал? Потому что, открыв глаза, увидел прямо перед лицом длинного розового червяка, выплясывающего  в чьем-то сером клювике.

Маленькая кругленькая птичка перепрыгивала с ветки на ветку, зависала перед лицом, трепеща крылышками, и явно пыталась меня покормить. Убедившись, что не получается, она уселась на ветке передо мной и выпустила червяка, слегка придавив его лапкой.

— Ну чего ж ты! Клювик раскрывай! Червячок-то какой — заглядение, свеженький! Ешь, пока он живой, а то потом невкусно будет!

Я улыбнулся и вежливо ответил ей:

— Спасибо, я не ем червяков.

Птица наклонила головку и удивленно заглянула мне в лицо.

— Чем же, чем же мне тебя накормить? Что ты, что ты ешь?

— Морковку, яблоки…

Птичка подняла головку, рассматривая яблочки высоко в кроне. Перед ней стояла неразрешимая задача: очень не хотелось отпускать жирного червяка и лететь за яблоком для меня — а надо! С другой стороны яблоки эти были чуть не с нее размером — вот задача!

Червяк под ее лапкой неожиданно прохрипел:

— Эй, там! Ешьте скорей! Садисты!

Птичка очнулась от размышлений и деловито чирикнула мне:

— Точно-точно не будешь? Уверен?

И быстренько удовлетворила справедливые требования червяка. Покончив с ним, Птица упорхнула на минуту и вернулась с парой прутиков в клюве. Усевшись на ветку меж моими ногами, она начала сосредоточенно подпихивать под меня прутик.

— Что ты делаешь?

— Гнездо… — Птица работала со знанием дела. — Что у вас за мода, у нынешних, — спать, где попало! Гнездо сначала свей, а потом спи себе! Мал еще, не умеешь? Учись!

Я только сейчас заметил, что я весь в прутиках и пуху. Прутики осыпались с меня при каждом движении, пушинки взлетали и забивались в нос. Птица тут же подхватывала их и вправляла обратно в положенные Великой Наукой места.

— Сиди спокойно! Наказание с тобой! Не вертись. Дай закончу.

— Птица, ты зря стараешься! Я же не твой птенец! Я не ем червяков и не живу в гнезде. Мне надо в Путь!

— Сидеть! — сердито свистнула Птица. — Вот из гнезда-то сейчас вывалишься! Как я тебя такого огромного обратно посажу? В какой-такой Путь тебе? Сиди, пока крылья не вырастут!

— У меня не вырастут! Я не птица!

— Не птица? А кто?

Пришла очередь мне задуматься. Кем меня только не называли в этом мире: и Птенчиком уже был, и Щенярой, и Котенком. И Хозяином немного побыл, но раскаялся в этом.

И кто я теперь?

— Вот и сам не знаешь, глупенький! — добродушно посмеялась Птица, продолжая свою кропотливую работу.

— Да ведь я ногами по земле хожу! Видишь, ноги у меня? — гордо приподнял я одну ногу. Прутики посыпались с уютным шорохом.

— Да уж, — загадочно отозвалась Птица, подхватывая прутики, — куда тебе с такими ногами!

Я наконец догадался оглянуться по сторонам. Лес стоял вокруг меня такой плотной стеной, что сквозь него пришлось бы прорубаться. Чем? Чем вообще прорубаются такие, как я?

Меня уже не удивляло, как я попал сюда вчера, где она, эта дорога. В этом мире каждый день начинался с чистого листа. Я уже привык.

Разрушив всю ювелирную Птичкину работу, я спрыгнул с яблони. Пух полетел с меня, осыпая землю. Птица возмущенно захлопала крылышками и зачирикала мне вслед. А я заметался на маленьком пятачке, свободном от кустов и деревьев. Почва под густой травой была мягкая, вязкая, а чуть дальше в единственном просвете меж деревьями открывалась ярко-зеленая мшистая равнина с поблескивающей среди кочек водой.

Ошеломленный я стоял у края болота, ощущая, как погружаются мои ноги в мокрый, хлюпающий мох. Пути не было.

С трудом выдернув промокшие ноги, я побрел к деревьям. Здесь под ногами было тверже. Но страшное зрелище ожидало меня. Вот они, следы мои во мху и траве, я только что здесь прошел. И в каждой ямке уж виден крепкий, упрямый зеленый росток. Целая шеренга поднимается на моих глазах там, где я только что прошел к краю болота. Еще несколько шагов к яблоне, на которой я провел ночь — а под ногами у меня просыпающаяся жизнь. Сейчас она поднимется и отнимет последние крохи моего Пути.

И вот я опять на развилке, где ждет меня Птица. Она заботливо наклонила головку, чтобы видеть мое лицо.

— Походил ножками? Может, теперь червячка? Я еще найду.

А лес подошел к яблоне совсем вплотную. Над ней повисли ветви какого-то толстого узловатого гиганта. Я выпрямился на развилке и, цепляясь за ветви, перелез на это неведомое дерево.

— Куда? Куда? Куда? — заполошилась моя Птица.

— Не мешай, мне нужно посмотреть, где дорога, — бормотал я, подтягиваясь на руках и обвивая ногами ветви.

— Дорога!.. Какая дорога! Чтобы опять ногами ходить? Здесь не ходят ногами! Только отпетые самые — им закон не писан! А приличные птицы только летают! Осторожно, это плохая ветка, ее жучки объели! Ставь ногу левее!

До вершины дерева было еще далеко, но я уже мог осмотреться. Удивительная картина была передо мной. Вода и земля жили здесь вместе: друг в друге. На глазах моих почти бесшумно погружались в трясину старые подгнившие деревья и медленно смыкалась над ними черная вода, выплескиваясь на берег зыбкой волной. А на опустевшем месте уже поднимались новые побеги.

Да, Птица была права: места для моих ног здесь не было.

Но ведь кто-то шел там по болоту! Странная фигура мелькала внизу в просвете меж ветвями, и я никак не мог рассмотреть идущего. Двигался он медленно, надолго застывая на месте, высоко поднимая то одну, то другую странно тонкую ногу.

— Ну вот, легок на помине, идет-вышагивает! — прошипела Птица над моим ухом, — Вот такие бы ноги тебе, чтобы здесь ходить.

Неизвестный вдруг вытянул длиннющую шею, и над головой его поднялась парусами серые крылья. Взметнув волну черной густой воды, он поднялся в воздух и, сделав круг возле нас, неловко пристроился на соседней ветке. Толстая ветка закачалась под его тяжестью, дерево задрожало, опора ушла из-под моих ног, и я с размаху сел на толстый сук, в панике схватившись за дерево. Птица горестно закричала над моим ухом.

Незнакомец тоже оказался птицей, большой, красивой, с веселыми глазами и длинным клювом.

— Кто такой? — дружелюбно щелкнул он.

— Мой! — гордо откликнулась Птица, убедившись, что я уже никуда не падаю. — Подрастает уж. Летать учу!

— Твой? Ну, очень похож! — усмехнулся незнакомец. — Я — Журавль, она — Синица. А ты что за зверь такой? Как сюда забрался?

— Сам не пойму, что я за зверь, — признался я. — Мне идти нужно, а Пути нет.

— Путь есть всегда! — строго ответил мне Журавль. — Просто не ленись на него ступить. А ступил — не сворачивай! Есть земля — иди! Есть вода — плыви! Есть небо — лети!

— У меня крыльев нет. Я же не птица!

— Летают не крыльями, а сердцем. Есть у тебя сердце?

— Даже два, — похвастался я.

— Значит, просто обязан летать! — Журавль смотрел на меня строго, а я на него с недоумением и растерянностью.

— Чему, чему ребенка учишь? Что, что за ересь! Птенчик мой, не слушай, тебе рано! Пойдем в гнездышко, червячка дам! — волновалась Синица над моим ухом. А Журавль не видел и не слышал ее.

— Вставай! — потребовал он. Я выпрямился на суку, цепляясь за узловатую кору ствола.

— Отцепись от дерева! Руки в стороны! Шире! Никуда ты не падаешь — воздух держит тебя со всех сторон, он крепче и надежнее твоего дерева. Дерево рассыплется в труху — воздух никогда! А теперь впусти воздух в себя, чтобы стать таким же крепким! Глубже, глубже, забирай его весь, наполни себя до краев!

Голова моя перестала кружиться. Я почувствовал упругую плоть воздуха, уловил в нем ручейки и потоки, открыл им путь в себя и удивился, как много во мне помещается.

— А теперь пой!

— Как? Что петь? — от удивления я покачнулся, выпустил весь набранный воздух и опять стал тяжелым.

— Не падай! Дыши, держи воздух в себе, пока он не прижился. Так, молодец! Теперь пой — что хочешь, как хочешь!

Из дальних закоулков памяти посыпались песни, которым не знал я названия. Я спел: «Широка страна моя родная…»

— Хорошая песня, — одобрил Журавль.

— А голосок-то! Голосок-то! Весь в меня! — радовалась Синица.

— Еще пой!

Я спел «Земля в иллюминаторе…»

— Очень хорошая песня, совсем правильная! — качал головой Журавль. — Еще, еще! Не останавливайся.

Удивительная мелодия вдруг проснулась во мне. Была она сначала пугливой, надрывной и горькой, потом вдруг взлетела и просияла радостным торжеством. Я пел ее на языке, который не знал, но мне не важны были ее слова. Сердца мои замирали, мурашки бежали по спине, слезы подступали к глазам.

И тогда Журавль расправил крылья, вытянул стройную шею, оттолкнулся от воздушной ступеньки и крикнул:

— Летим!

— Не бойся, птенчик, я тебя держу! — пискнула Синица и вцепилась клювом мне в ухо.- Лети!

И я полетел.

Читать полностью в сборнике прозы Ольги Грибановой «Неведомый путь».