Александр Крейцер. Ольга Грибанова.
Дерево апостола Луки. ч.5. Мастерская апостола Луки гл.7
В конце мая 2016 года Борис стоял у картины Рогира ван дер Вейдена, только что вернувшейся с реставрации. И не узнавал ее.
Исчез теплый янтарный тон, свойственный старым полотнам. Почти ощутимый поток воздуха смел дымку времен. Зажглась золотом каждая парчовая нить на подоле платья Марии. Под ногтями апостола Луки видна краска, а стило в его руке, оказывается, позолоченное. Легко рассмотреть всадников, поднимающихся по спиральной дороге на дальнюю гору. А это что? Что делает этот мужик в красном кафтане у крепостной стены? Уткнулся в угол, ноги расставил… Неужели!.. Ну, Рогир…
А главное, исчез шов. Картина обрела целостность. И не понадобилось для этого никакого дерева на горизонте… Смешанное ощущение восторга и грусти.
Странные мысли толкались в голове Бориса, когда он возвращался домой. Специально сделал огромный крюк сначала по невской набережной, потом свернул на Мойку – чтобы спокойно додумывать. А то потом будет не заснуть.
Думал о сослагательном наклонении, которого не знает судьба.
Вот отправился бы Гоголь в Иерусалим вовремя, когда получил на это благословение, все сложилось бы иначе. Там, в Иерусалиме, он написал бы вторую часть «Мертвых душ» и понял бы, как написать третью. И не пришлось бы ничего сжигать.
Там же и вторую часть повести «Портрет» написал бы – с победой над Петромихали. И не зияла бы пропасть между двумя частями повести.
Если бы сжалился Петр над бестолковым сыном своим Алексеем…
Если бы кто-то остановил руку варвара, разрезавшего картину Рогира ван дер Вейдена…
Тогда о чем писал бы роман Борис эти последние пятнадцать лет?..
А может быть, он столько лет назад выбрал бы правильный дом, без имущественных споров, без трещины между хозяевами…
И проводили бы они с Катей в этом доме каждое лето… И выросший Олежка привозил бы туда своих детей…
– Слушай меня и не верти головой, — сказал мастер Рогир своему ученику, уже немолодому, рассеянному и неловкому, со зрительными стеклами на глазах. – Будешь мне помогать. Видишь эту картину? Святой Лука рисует Мадонну. Я сделал уже несколько вариантов этой картины, она пользуется спросом.
Глаза ученика за стеклами смотрели с жадным вниманием.
– Когда я писал свою первую Мадонну, Она сама направляла ум мой в блужданиях. Понимаешь, какая честь выпала тебе, мой подмастерье? Почувствуй долг свой не передо мной, нет, перед Нею!
Открою тебе, мой ученик, тайну. Вглядись в облик Мадонны на этой картине. Это моя жена. Такой была она, родив нашего с ней первенца. Вот он, первенец мой, на ее коленях.
Да, ученик мой! Я совершил грех и не единожды покаялся в этом. Нельзя писать образ Матери Божией и думать при этом о другой женщине. Не повторяй моих ошибок.
Подмастерье молчал, по-прежнему вглядываясь в картину так пристально, что мастер Рогир мысленно посетовал:
«Не помогают ученику зрительные стекла… Какой из него художник…»
Наконец, подмастерье спросил нерешительно:
– А эти двое на мосту действительно родители Божьей Матери?
Настала очередь призадуматься и мастеру.
– М-м-м… Да, это они. Мне так было заказано. Но если бы они стояли с ней рядом, то отвлекали бы внимание от главного. А так, стоя на балконе и глядя в город, они не отвлекают.
Мастер Рогир повеселел, вспоминая, как работал над этими фигурами:
– Смотри, женскую фигуру я расположил со стороны Марии, а мужскую со стороны Луки…
– Симметрично… — задумчиво откликнулся подмастерье.
– Имей в виду, — воскликнул мастер. – Не каждая симметрия хороша для картины. В природе абсолютной симметрии ты не найдешь, она недостижима!
– Абсолютная симметрия – это или смерть… или… — ученик запнулся.
– Смотри! – воскликнул мастер. – Половина Мадонны освещена более. И с ее стороны за балконом крепостная стена, за стеной город, где живут люди. А сторона Луки чуть затенена и пустынна. В этом неабсолютность симметрии моей композиции. Понял? Это жизнь с ее дисгармонией… Но здесь есть и абсолютная симметрия. Ты видишь ее? Симметричны по отношению к центру колонны, симметричны зубцы балкона. И извивы реки – посмотри, обе стороны повторяют друг друга. Так и хочется разрезать картину пополам.
Мастер усмехнулся. И подмигнув ученику, проговорил загадочно:
– А вот и не получится! А почему?
Ученик заметно вздрогнул и опустил глаза.
А Мастер торжествующе объявил:
– Да посмотри вниз, на край одежды Мадонны! Бархатная накидка легла на пол на стороне Луки! Неабсолютная земная симметрия дополняет абсолютную небесную. Ты понял, какую картину мы с тобой сейчас будем копировать?
– О, золотое блуждание вашего ума… — вздохнул ученик.
– Чтобы написать образ Марии, надо быть Лукой, — подумал Борис. Но мастер Рогир услышал его.
– Как ты смеешь!.. Что ты, неуч, можешь в этом понимать?
Ученик опустил голову.
Мастер Рогир в гневе зашагал по мастерской. Так и хотелось запустить в этого великовозрастного подслеповатого неуча палитрой с растертыми красками, как однажды запустил в него самого первый его учитель Робер Кампен. Воспоминание об этом неожиданно рассмешило, и гнев прошел.
А глянув издали на свою картину, он неожиданно увидел странное. Извивы реки, уходящей вдаль, к святому граду Иерусалиму, показались ему зубастой челюстью, распахнутой пастью… И пасть эта на его глазах оторвала Марию с новорожденным Иисусом от апостола Луки.
А он ведь прав, странный его ученик…
“Где он?.. Ушел?.. Когда успел я его прогнать?..”
Это старость… Умирающее тело диктует вечному духу свою волю… волю пустоты…
– Где ты? — вопрошал Борис. — Я же не прогонял тебя… Да, распрощались мы с тобой с нашими героями. Но почему уходишь ты?.. Ведь не может этот роман так закончиться, ничем… Пустотой…
Но дома было пусто и тихо. И даже флейта не пела…
Окончание следует