«Господи, Ты видишь? Ты слышишь? Спаси мальчика моего… Я виновата, знаю… Но сжалься, спаси его.
Я знаю, виновата… Я перестала верить Коле. Но ведь я его простила… Я его не разлюбила…
Совсем о маме позабыла. Звоню редко, захожу редко… Да!.. Работа такая, что головы не поднять… Но могла бы… да… Я же не думала, что нужна ей, не привыкла я к этому. За это наказываешь?..
Господи, лучше меня порази, возьми здоровье мое, сколько его там… Возьми рассудок мой, давно пора… Что заслужила, то и приму. Но не мальчика моего…»
Галя сидела за столом, уронив голову на руки. На иконы она больше не смотрела.
Вернулась она домой из церкви совершенно убитая. Села на кухне за стол и сидела так долго-долго.
Ей так была нужна помощь, вот просто прийти и получить благословение. Чтобы можно было жить дальше…
Что поделаешь… С тех пор, как она последний раз была в церкви, изменилось многое.
Ее поразила толпа и суета. «Это же страстная неделя идет, — с раскаянием подумала Галя. — А я и не помню». К священнику, старенькому, строгонькому и очень деловитому стояла огромная очередь на исповедь. Все происходило очень быстро, несколько вопросов – и следующий. Галя терпеливо ждала, но нарастала внутри тоска. Она не видела любимых икон, только лица, спины, затылки.
Наконец, настала ее очередь. И вдруг священник взглянул на нее остренько:
-А ты, голубушка, куда? Ты у меня не говела! Когда последний раз на исповеди была?
-Давно… — растерялась Галя.
-Да уж! Так нечего тут стоять! Сериалы смотреть у них время есть, а в церковь ходить им некогда! – и решительно отстранив Галю рукой, он обернулся к следующему.
На обратном пути Галя плакала, благо глаза под затемненными стеклами не так были заметны.
И осознавала Галя две вещи. «Господи, прости, но нет тебя больше там», — это первая мысль, которую она оплакивала и понимала, что больше в церковь не придет.
«Господи, какое наказание ты готовишь мне?» — это мучило. Это терзало до темноты в глазах, потому что самое дорогое у Гали был ее сын.
И с ним беда.
Галя перестала спать ночами. Уже ученики начали спрашивать: «Галина Анатольевна, вы, что ли, болеете?» Большая Беда на пороге, потому и не спится. Сомнет, скомкает Беда их всех троих Морозовых. Ну, пусть бы ее с Колей, но не Сашеньку, такого умного и такого глупенького, такого большого, выше ее ростом, и такого маленького.
Коля там, в спальной, не выходит. А если и выйдет — ничего, теперь от него можно не прятаться. Даже лучше показать, как она доверяет ему.
Вот уж пять лет, как он вернулся к ним. Но она никак не может стать прежней, всегда в недоверчивом напряжении. Лишь заговорит он серьезным тоном, как она тут же сжимается и с опаской роется в его словах и интонациях, ищет, ищет свою боль и обиду.
Иногда находит, жадно хватается за нее и начинает взращивать из крошечного семени. Вот ведь как привыкла жить с болью – вроде чего-то и не хватает. Потом спохватится, — что ж это я? – сомнет, отбросит свою обиду и улыбнется ему виновато.
И вот теперь, когда все стало так хорошо, вдруг эта Беда идет, надвигается неумолимая – и нет спасения.
К девятому классу Саша совсем перестал учиться. Он, по существу, не учась, прекрасно знал историю, литературу, свободно читал по-английски, был абсолютно грамотен – и все это не прилагая никаких усилий. Он просто сидел с книгами на диване. Читал все, что казалось ему интересным, и прекрасно усваивал информацию.
Зато точные науки он из своей жизни просто вычеркнул. Двойки получал хладнокровно, в конце четверти исправлял их на тройки, и этого было ему совершенно достаточно. Лишь бы никто не мешал ему читать, рисовать и играть на гитаре в школьной рок-группе «Зеленые рукава»
Это стало главным в его жизни, в этом он стал лидером, оттеснив на задний план солиста Кирилла. Он теперь и солировал, довольно чисто и артистично, и на гитаре играл, и на синтезаторе. Мог вполне прилично и ударника заменить. Не говоря уже о том, что все песни для группы писал сам: и стихи, и музыку. А бывший лидер Кирилл исполнял теперь только рэп, как умел, бормоча и выкрикивая, раскачиваясь и странно разводя руками.
Гале нравились все Сашины песни, кроме рэпов, и нравились Сашины друзья. Они частенько репетировали у Морозовых после уроков до самого вечера, до прихода папы.
А бессменная солистка группы Лена, уже закончившая школу и колледж, была когда-то Галиной ученицей и считала своим долгом мыть у Гали посуду, бегать за продуктами и жаловаться на отсутствие настоящих мужчин.
Но особенно нравился Гале Петя Григорьев по прозвищу Петигри. Он был очень вежливый, очень музыкальный и прямо-таки влюбленный в Сашу. А Саша относился к нему пренебрежительно и насмешливо, несмотря на то, что был младше на два года. Петя охотно беседовал с Галей о Сашиных песнях, которые сейчас у них в работе: что там получается, а что нет. И однажды сказал он Гале с грустной улыбкой:
-Галина Анатольевна, он такой талантливый, что с ним даже страшно.
Вот теперь и ей стало страшно. С тех пор, как задумал Саша эти свои клипы, не стало ей покоя.
Работал он лихорадочно, отчаянно, как под дулом пистолета. И все от нее прятал: стихи, рисунки, какие-то записи. Прятал и себя от нее, запирался на задвижку в комнате, худел, бледнел и плохо спал.
Однажды ушел вроде как на чей-то день рождения. Пришел очень поздно, не просто бледный, а даже зеленый. Глаза были странные. Но вином от него не пахло. Ночью охал, кричал, метался, а утром горько плакал. Галя слышала его через стенку, стучала ему в дверь, просила впустить, но он не открыл.
После этого жизнь его будто замерла, сжалась в комок. Он вдруг остался один, отказался сдавать экзамены и засел в своей комнате, прячась от всех.
Одно время он много говорил с Павлом, старшим Люсиным сыном, о своих клипах, и тот однажды сказал Гале, встретив на улице:
-Вы бы Сашку врачу показали. Что-то в голове у него не то.
Вот и с Наташей он уже не дружит. На последней новогодней дискотеке Кирилл прокричал очередной Сашин рэп: «А у моей девочки попочка в обтяжечку…». И Наташа перестала с Сашей разговаривать.
А не спит Галя с того дня, как застала Сашу за страшным занятием. Он, стоя перед зеркалом, водил по шее острием безопасной бритвы. Страшно вскрикнула Галя, а он не испугался, не вздрогнул от ее крика, только чуть брови поднял. Но бритву отдал спокойно и с таким видом, будто все это ему снится и интересно, чем дело кончится. Дал усадить себя на диван, стойко выдержал Галины объятия и слезы. Потом вдруг сполз на пол, упал головой в Галины колени и долго так сидел. И наконец спросил грустно и пугающе спокойно:
-А почему самоубийство это грех?
Закричала, забилась Галя внутри себя, но собралась в горсть, сжала и ответила так же страшно спокойно:
-Жизнь Бог дает. Он же и обратно ее примет, когда настанет время. А человек жизнью распоряжаться не может.
-Но ведь жизнь-то моя… Собственная…
-Нет, милый. Жизнь человека принадлежит всем, кто его любит, кому его жизнь необходима: нам с папой, друзьям твоим. Наташе. Детям твоим. Они ждут своей очереди родиться от тебя. Понимаешь?
Он поднял голову и посмотрел куда-то сквозь нее:
-А если человек уже кончил жить? Болеет… Навсегда…
-Не дано человеку знать, кончил или не кончил он жить, навсегда или не навсегда, — медленно, задыхаясь, шептала Галя в его распахнутые глаза.
-Не понял. Подумаю. Надо понять, — он опять обмяк и опустил голову на ее колени.
Она гладила, гладила его волосы, забираясь кончиками пальцев к самым корням. Там, там, дальше, глубже, гложет и гложет его страшная мука. Изыди! Отпусти мальчика!
-Маленький мой, не думай больше о таком. Ведь завтра у тебя день рождения. Придет к тебе кто-нибудь?
Он молчал. Слышал или нет?
И вдруг произнес с печальным смешком:
-Самое интересное – для того, чтобы воскреснуть, надо сначала умереть.
Читайте роман «Слепые и прозревшие» Книга 1 Книга 2