Блестящая пародия на «сагу» Артура Конан-Дойля о приключениях Шерлока Холмса под названием «Пропавшая калоша Доббльса», написанная Аркадием Аверченко в 1908 году, может служить учебным пособием для начинающих пародистов.
Пародийные приемы, использованные «королем смеха» Серебряного века, здесь ярки и демонстративны.
Давайте рассмотрим каждый из них внимательнее. Сюжет рассказа таков. К Холмсу прибегает взволнованный поэт, у которого украли… стихи. Поэт нес их под мышкой, а какой-то злодей выхватил сверток и убежал, потеряв калошу.
Самый любимый объект любой пародии — характерная деталь сюжета или авторской манеры, по которой пародируемого писателя легко узнать. А если таких деталей недостаточно? Очень просто! Создаем их искусственно и приписываем автору. Что и делает Аркадий Аверченко в первых же строках, указывая на повторяемость деталей.
Холмс курит, Ватсон удивляется. И рядом с этими узнаваемыми метками легко вписывается созданная Аверченко буря за окном, будто бы тоже характерная для Конан-Дойля. На самом деле не так, но ощущение повторяемости стиля уже создано.
Далее начинается нарочитое нагромождение новых ярких деталей. Это уже другой пародийный прием — дискредитация авторских удач.
Что нас восхищает в Шерлоке Холмсе? Конечно, его наблюдательность, умение подмечать мелочи и выстраивать их них логическую схему.
Холмс у Аверчнко подмечает только то, что очевидно, и с важностью делает их этого очевидного вывод. А Ватсон, конечно, захлебывается от восторга.
Так Холмс делает вывод о флюсе Ватсона, опираясь на факт — подвязанную щеку. А чтобы сделать вывод о том, что найденная калоша резиновая, Холмсу приходится понюхать ее, полизать и даже пожевать. Но присутствующие опять в восторге и изумлении.
Кроме того, Холмс без конца ошибается в своих выводах буквально на ровном месте, но как ни в чем не бывало объявляет, что так и знал.
И наконец, любимейший пародийный прием — гипертрофирование до нелепости неких ярких, запоминающихся читателю, деталей сюжета или поведения героя. Например, кочерга, которую Холмс распрямлял в одном из рассказов Конан-Дойля, скрипка, на которой он что-то меланхолически играет — в другом. Все это Аверченко объединяет в фантасмагорическом пассаже, рисующем скуку Холмса в ожидании новых приключений.
И наконец, блестящий по своей нелепости финал, сводящий на нет все изощренные умозаключения Холмса. Ценность похищенных стихов оказывается ничтожной по сравнению с утраченной похитителем калошей.
Злоумышленник сам приходит к Холмсу с требованием отыскать его пропавшую калошу и бросает на стол стихи с жалобой на их плохое качество, из-за которого он потерял тягу к виски.
Итак, подводим итог блестящего пародийного рецепта: вычленение и акцентирование характерных авторского стиля, дискредитация и высмеивание авторских удач и возведение в нелепость запоминающихся деталей. Наконец, непредсказуемо глупый финал.
За работу, пародисты!
Продолжение цикла: «Тройка, семерка, туз!..»