Слепые и прозревшие. кн.2. Ч.4 Прозрение. гл. 5
Молодые все видят иначе.
Сладко и головокружительно пахнет речной водой. Или, может быть, это пруд, покрытый зеленой пеной ряски. Опустить руку и набрать одним движением полную горсть. Вода будет струйками сочиться меж пальцев, а солнце вспыхнет на них радужными бликами.
Вокруг по берегам старые деревья…
Это, пожалуй, уже Елагин остров. Нет, так нельзя, не надо знакомых ассоциаций. Просто река, узкая, лесная. Деревья по обеим сторонам, ивы. Чудесно. Такой изысканный цвет листвы. Солнце невысокое — сквозь крону. Значит, утро или вечер.
Утро, пусть лучше утро! Чтобы без медных оттенков. Они такой кисельный привкус вносят.
Теперь лодка, старая, некрашеная, темная, а от нее мягкие, неспешные волны. Кто же в лодке: старик, девушка, ребенок?
А что там у Пети?
«Баркаролла» отзвучала. Жалко, что приходится часто отвлекаться и ставить иголку старого проигрывателя на начало. Но Анатолию Евгеньевичу нравится шелест виниловой пластинки. Да и пока ставишь иголку, возникают новые идеи.
Твои глаза сегодня ночью так нежны…
И блеск луны…
И плеск волны…
И наши руки над водою сплетены…
И вмиг сбываются все наши сны….
Саша слушал-слушал из своей комнаты, а потом вышел и напел эти стихи прямо под пластинку. Петруччо внимал, подняв домиком черные мохнатые брови, а дослушав до конца, прижал руку к сердцу и томно покачнулся. Саша рассмеялся, хлопнул Петруччо по плечу и ушел к себе. Они, кажется, хорошо друг друга понимают.
Так кого же Петруччо посадил в лодку?
А у него на картоне акварельная петербургская летняя ночь с сиреневым небом, Зимняя канавка, сонные всплески черной воды и по воле спящих волн плывущая лодка.
Она пуста.
Ай да Петруччо! Вот так решение! Летучая Голландка! Сама себе хозяйка!
Анатолий Евгеньевич Сироткин и студент Петр Ридняк сидят за мольбертами и пишут «музыку» в бывшей гостиной, снова ставшей мастерской, как сорок лет назад. Деда Толя живет теперь вместе с Сашей, с тех пор, как Саша уступил свою комнату Бабале.
После своего гипертонического криза, оказавшегося инсультом, она ушла, наконец, на пенсию и поселилась у Гали. Одну ее теперь оставлять было невозможно и из-за разыгравшейся гипертонии, и из-за стремительно наступающего слабоумия. Доктор биологических наук, профессор Петербургского университета, автор десятка трудов, переведенных на несколько языков, впадала в детство, капризничала и не слушалась Галю. Зато с Николаем была паинькой. Чудеса творятся!
Анатолий Евгеньевич последние годы часто думал о ней, и чем дальше, тем теплее. Это было его первое, настоящее.
В его детстве из положенного комплекта родителей была только мама Кира, и не было в его душе иного отношения к женщинам, кроме заботливого обожания. Женщины, не внушавшие такого чувства, становились для него вроде как мужчинами: или друзьями, своими в доску, или врагами, особо опасными и хитрыми.
Став студентом Академии художеств, Анатолий открыл для себя еще один тип женщин — веселые подружки.
В первом же своем «веселом» приключении, длившемся около недели, Анатолий сокрушенно признался маме Кире. Мама покраснела, повздыхала и чуть всплакнула над его терзаниями:
– Что ж делать, мальчик мой милый? Я не знаю, что делать…
И решение как всегда после маминого «не знаю» пришло само собой. На все обольстительные авансы прочих подружек он теперь отвечал:
– Не могу. Занят, — предоставляя подружке понимать это в любом смысле.
Альбина в его жизни стала совершенно особым событием. Познакомились они летом в совхозе. Анатолий с однокурсниками возводил там свинарник, а Альбина со своим биофаком работала на сене.
Она не подходила ни под какую категорию. Своим в доску парнем она не могла быть, потому что была прекрасна, доводя молодых людей своим обликом до восторженного столбняка. Лютым врагом она, так всеми обожаемая, не могла быть по определению. А «веселой подружкой»? Да что вы! Она была комсоргом своей студенческой группы! Оставалось только ее боготворить!
И чтобы иметь возможность боготворить ее всю жизнь, Анатолий в один прекрасный светлый вечер, после совместных песен у костра пригласил ее посидеть у реки и там, так и не дерзнув поцеловать, пробормотал, волнуясь:
– Выходи за меня замуж!..
Альбина окатила его нестерпимо презрительным взглядом. Потом отвернулась и, безразлично глядя в темнеющее небо, сказала словно не ему:
– Ну, я, в общем, подумаю.
Она думала ровно неделю. И всю неделю Анатолий приводил ее на то же место у реки и повторял свое предложение, не получая ответа. И вот, наконец, она взглянула ему в глаза и улыбнулась, как фея:
– Ну, я, в общем, согласна.
И Анатолий тут же поцеловал ее в чудесные губы четкого рисунка и редкой яркости. Ничего, не рассердилась.
И в того дня до самого конца стройотрядского месяца на стенках студенческого барака рядом с шаловливыми архитектурными проектами будущего свинарника с мраморными колоннами появились карандашные портреты персидской княжны Али, одобренные всем коллективом.
Но до свадьбы они успели не единожды поссориться. Что-то не ладилось у Анатолия с обожанием.
То оказывалось, что у жениха нет золотой медали за окончание школы — и это позор!
То выяснилось, что у Анатолия с последнего семестра висит хвост по истории партии, а женой такого человека Альбина быть не может. Как комсорг!
То Анатолий сглупил, посвятив ее в семейную историю о расстреле своего отца, и Альбина вдруг надулась на несколько дней, совсем уж непонятно почему. Уж не сталинское, слава Богу, время, чтобы этого стыдиться.
А брачная ночь и вовсе вышла боком. Неизвестно, чем умудрился он не потрафить молодой жене, только под утро она вдруг разгневалась:
– Похоже, я у тебя не первая!
И так как она была права, Анатолий не посмел ее разубеждать и чуть не плача просил прощения.
Нет, не стоит вспоминать о тех шести годах их супружества. Он ведь, в сущности, счастливейший человек. Счастливый дед! Два внука у него, Саша и Петя. Один от доченьки Гали, другой от сынка Жени, добродушного такого здоровячка.
Марина Ридняк, его мама, которую Анатолий любил много-много лет, умерла не так давно и похоронили ее на Украине, на ее родине. Анатолий ездит к ней каждый год в мае, в день ее рождения, а Женя почаще. Он машинист тепловоза, как его дед, и проезд по железной дороге у него бесплатный.
Внук Петя в этом году сдал вступительные экзамены в «муху». До сих пор такое название осталось, хотя это уже не училище Мухиной, а целая академия Штиглица. Талантливый мальчик Петруччо! Дед Анатолий с удовольствием следил за его успехами и признавался себе, что в возрасте внука он был гораздо примитивнее.
Давно мечтал он подружить своих внуков, но в их детстве, пока жива была жена Марина, ему это никак не удавалось сделать. Марина очень стеснялась своей простоты и необразованности и, как наседка, оберегала от «ученой семьи» свой уютный маленький мирок. Не стало Марины — оказалось, что внуки уже очень большие. Сводил их как-то в кино, они только покосились друг на друга и сидели весь сеанс надутые.
А вот сейчас оба уже перестали дичиться, да и похожи чем-то. Хотя Саша — блондин, а Петя — в Марину, жгучий брюнет.
И вот, чтобы, наконец, их окончательно сдружить, Анатолий Евгеньевич предложил Пете по выходным малевать вместе. Ему давно хотелось попробовать то самое, давнее-давнее, подсказанное юной Галюшей, — рисовать музыку.
Отыскав недавно в своих папках ее рисунки, он в сотый раз пожалел, что дочка его не стала художником: способная была девочка.
И вот уже несколько месяцев Петя приезжает по выходным к деду. Так и привыкли внуки друг к другу. Саша прозвал своего брательника Петруччо за итальянский облик, а тот не остался в долгу и изобрел для Саши изысканное имя Алегзандр.
И рисовали дед с внуком по воскресеньям под пластинку Чайковского «Времена года». Саша вначале удивлялся, почему такое простенькое, совсем детское. Можно бы Дебюсси, скажем, или вообще на Стравинского замахнуться!
– Простое, думаешь? — ухмыльнулся дед в бороду. — Ан нет, дружок, в том-то и фокус, что слишком все на ладони, — не схалтуришь, не спрячешься за буйство фантазии!
Петруччо безмолвно согласился с ним. Он вообще был крайне неразговорчив, только мохнатыми бровями шевелил необыкновенно искусно.
Сейчас дед с внуком писали уже шестую пару акварелей — «Июнь. Баркаролла». Дед увидел лесное утро, внук петербургскую белую ночь.
Молодые все видят иначе…
Это тогда Николай так сказал…
Собирались они тогда с Петруччо писать «Апрель. Подснежник», и пришла в гости целая компания. Галюша привезла с собой Николая с сестрой Дашей и племянницей Ксеней. Вырвалась, наконец, из дома: Альбину положили на несколько дней в стационар на какие-то процедуры.
Ксеня, совсем уж взрослая барышня, посматривала искоса на черноокого Петруччо и жеманилась точно так же, как делали это в середине XX века.
За чаем заговорили об этом самом «Подснежнике». Дед с внуком слушали его с утра и все никак не могли приняться за работу. Теперь вместе с гостями послушали заново, вдруг общим мозговым штурмом идеи проклюнутся!
– Хм, что за вопрос — что рисовать! Здесь же ясно: травка зеленеет, солнышко блестит, — озадачилась Даша.
– Отстой! — отрезала Ксеня и внесла свежую струю. — Пусть наоборот: темная ночь… только пули свистят по степи!
– А подснежник где?
– В руке комиссара! — торжествующе закончила Ксеня.
Смеялся даже Петруччо.
– В самом деле, трудная задача, — размышлял Саша вслух. — В этой музыке столько движения, и яркого такого движения, эххх! Тут не акварель нужна, а видео! Анимация нужна: снег тает на глазах, зеленый росток поднимается, раскрывается цветок. Еще какое-нибудь движение… Птица, например…
– … в сени к нам летит, — хихикнула Ксеня.
– Цыц, козявка! Не, без движения у меня не выходит, — Саша затуманился. Он не выносил, когда что-то у него не получалось.
А Николай слушал и улыбался своей удивительной светлой улыбкой, какой не было у него раньше, до этой трагедии. А когда все задумчиво притихли, проговорил негромко:
– А может, вода?…Может, отражается подснежник в воде?
С минуту дед с внуком смотрели друг на друга под общее молчание, потом оба встали и двинулись к своим мольбертам. За этот вечер дед набросал на листе весенний ручей, бегущий среди рыхлых, тающих снежных берегов и несущий всякий зимний сор. А в его остановившихся на листе волнах дрожит белая звездочка среди небесной голубизны. Отлично, есть идея, есть над чем поработать!
Внук же очертя голову творил сложную композицию. На рисунке было огромное во весь лист зеркало и подснежник в стакане на туалетном столике, отразившийся в зеркальном стекле. Причем, отразившийся неадекватно! Здесь, по эту строну мира, был покой, сеточка паутины на углу зеркала и паучок в ней. А цветок в стакане печально опустил головку.
А в Зазеркалье была открытая балконная дверь, взметнувшиеся тюлевые шторы, край порхнувшего в вальсе бального платья и легкая рука, нечаянно столкнувшая со столика стакан с цветком. Летит подснежник, распластав листья, как крылья, летит затейливой лентой поток воды из падающего стакана — все сплошное движение!
Пока Саша, Даша и Ксеня бегали от деда к Петруччо и обратно, ахали и повизгивали от восторга, Николай стоял, прислонившись к книжным полкам и смотрел перед собой сомкнутыми глазами. На лице его было живейшее удовольствие и такое удивительно выражение, что Анатолий Евгеньевич чуть не спросил его: «Ну как?» Он вовремя осекся, но Николай положил ему руку на плечо и радостно произнес:
– Молодые все видят иначе…
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».