Слепые и прозревшие. ч.2. Вместе. гл.1, 2
-Давление?..
-Падает… Сокращения слабые… Она уходит…
-Зрачки?..
-Реагируют…
-Работаем, работаем!..
Смотрит Галя сверху на белые шапочки врачей, склонившихся над тощеньким окровавленным телом. Худенькое личико запрокинуто, серое, мертвое. Страшненькая такая, жалко ее, бедную. И все вокруг серо-белое…Мертвое. Не хочется здесь быть, это жалконькое тело уже никому не нужно, а Гале тем более. И поворачивается она ко всему этому спиной – и вперед.
Только одно яркое пятно осталось в том бело-сером мире – тапочки на ногах у этого тела, красные, пушистые, с розочками, которые остались дома на полке серванта, как их первая семейная реликвия.
Тихо движется Галя по темному коридору. Впереди поворот. Оттуда свет. Кто-то впереди указывает дорогу.
Как приятно идти, когда не мешают ноги…
Идет Галя и думает о тапочках. Ведь не могли же ее на каталку в тапочках положить?
Да еще в тех самых, Колей подаренных…
Коля… Куда же это она идет? Ведь Коля остался там, позади. Галя оборачивается, но там уже темно и холодно. А впереди свет и тепло. Коля-а-а-а!..
………………………………………….
Коля проснулся, ясно услышав Галин голос. И даже ответил спросонок: «Галя, что?..»
Резко сел в кровати.
И в первый раз в жизни услышал свое сердце. Оно так забухало, что ребра заболели. Сразу весь вспотел и судорожно глотнул воздуха. Спросил себя: «Случилось? Оно?»
И стал одеваться.
Скорее… Бежать… Который час?.. Без десяти три. Мосты, мосты разведены!
Пятнадцать минут быстрой ходьбы – и там! Нет, никак! Мосты разведены!
В обход? Какие мосты не разводят? Нет, далеко, все далеко…
Вплавь?.. В милицию заберут, время потеряешь.
Ждать, что ли, придется? Ждать! Ходить взад и вперед возле моста Строителей… А вдруг такси?.. В три часа ночи… Пытка!
Он слетел по лестнице, вышел на проспект.
Какое утро!.. Небо жемчужного цвета начинало слегка голубеть, предчувствуя солнце. Два облака над Стрелкой. Там, где Галя. Оба оживают на глазах, наливаясь теплым золотом. У одного краешек зарозовел, а другое, кажется, меньше стало. Тает? Тает, точно… Нет… не надо!..
Вот дома их заслонили.
Что там могло произойти? Почему ночью? Разве кесарево сечение должны ночью делать?
Господи, за что наказываешь? И кого? Ее не за что!… Значит… И что же он сделал не так?
В какой момент?…
Все легко вспомнить… Столько раз с Галей перебирали все те чудесные дни, все наперечет.
А встречу особо…
Как это было? Как это было?..
………………………………………………..
День стоял изумительный, совсем летний. Деревья на Большом проспекте только вчера распустились. Их нежная зелень просвечивала насквозь, и из-за этого все вокруг казалось легким, как во сне.
Коля шел по Большому проспекту и нес в пакете коробку с тапками для Даши. У нее тапки на ногах прямо горят, что она с ними хоть делает такое? А какие попало не наденет – красивые подавай. И вот сейчас они, красивые, пушистые, с розочками, лежали в коробке, а Коля нес их в Гавань, где мама с девочками, наконец, недавно получили квартиру.
Ему бы давно надо было сесть на троллейбус, но такой вечер был хороший. Он решил, что будет идти пешком, пока не надоест. Как это там: «Надев широкий боливар…Онегин… вышел на бульвар». Что-то в этом роде.
Он шел, любовался весенним Васильевским островом и хрупкой девичьей фигуркой впереди, шагов за тридцать. «Хрустальный лебедь», — мелькнуло в голове. И сразу удивился: почему?
Это было единственное украшение их старой тесной комнатушки – резная полочка на стенке, на полочке кружевная салфетка, а на салфетке чудесный хрустальный лебедь.
По выходным мама любовно протирала его, а Коля смотрел, затаив дыхание. Лебедь на глазах становился таким прозрачным, что плакать хотелось.
Ну, и причем тут эта девушка впереди? Что-то еще стучится в памяти, что-то еще с лебедем… Лебедь… Умирающий… Да вот!
Когда Леша принес им на плечах телевизор, девчонки первое время смотрели, не отрываясь, все подряд. И увидели в каком-то концерте по заявкам «Умирающего лебедя» Майи Плисецкой. После этого долго играли в балет. То одна, то другая выходили на единственный в комнате квадратный метр, не занятый мебелью.
Сначала балерина, тряся раскинутыми ручками, бегала на цыпочках по этому крохотному пятачку. Потом начинала скакать и сильно махать руками. Наконец, с грохотом шлепалась на пол и сворачивалась клубочком, подняв к потолку задушку.
Все, лебедь умер! Зрители бешено аплодируют!
Так вот почему лебедь, да еще и умирающий!.. Что-то странное в походке этой девушки впереди. Шла она легко, будто не касаясь земли, но как в замедленном кадре, и тонкие ее руки взлетали крыльями, помогая идти. Споткнулась, раз, другой. Облаком взметнулись за спиной светлые пушистые волосы. Опять взмах руками…
Теперь по всем правилам умирающему лебедю следовало свернуться калачиком. И девушка опустилась на скамейку, закрыв лицо руками. Умер лебедь!
Он услышал жалобные всхлипывания и подошел к ней, не раздумывая, прилично ли это. Мысленно представил себе ее лицо, нежное, тонкое, с большими чистыми глазами. И желая поскорее увидеть это лицо, окликнул:
-Что за шум, что за рев? То не стадо ли коров?
Девушка вздрогнула и затихла, не поднимая головы.
Он осторожно, боясь совсем ее запугать, опустился рядом на скамейку и закончил стишок, которым всегда дразнил сестренок:
-Это не коровушка, это Галя-ревушка!
Девушка подняла к нему лицо.
Ну и ну! Кадр из фильма ужасов! Тушь, тени, помада – все смешалось на лице этаким модернистским натюрмортом. И припухшие заплаканные глаза. Большие-большие.
-Я вас не знаю… — хлюпнула она.
-Неважно. Что случилось-то? Ногу подвернула?
-Каблук сломался… А откуда вы меня знаете?.. Галя, говорите…
-Я угадал, что ли? Здорово! Ну, это я случайно. Открой сумочку, платок есть? Давай сюда… Поплюй хорошенько… Так… Ну-ка еще…
Галя послушно поплевала в платок. Потом виновато вздохнула:
-Все… Во рту пересохло…
-Эх, молодежь! Каблуки ломаем! Плеваться не умеем! Сиди здесь!
Он быстро перешел проспект к автоматам с газировкой, оросил платок за одну копейку без сиропа и вернулся очень довольный.
-Вот так, теперь умоемся… А то такая баба-яга сидит, я чуть концы не отдал… Ну, другое дело.
На него доверчиво смотрело то самое, нежное, тонкое лицо, наверно, обычно очень бледное, а сейчас порозовевшее от слез и умывания. И он разволновался, как в детстве при виде хрустального лебедя. А она смотрела ему прямо в глаза и послушно, хотя и стесненно, отвечала на все вопросы.
-Теперь уже не знаю… Без каблука куда…
Коля повертел в руках искалеченную туфлю.
-А домой по воздуху полетишь?
Галя радостно кивнула.
-Та-а-ак! А ну-ка, давай ноги.
И он достал из коробки новые тапочки. Красные, пушистые, с белыми и кремовыми розочками.
-Ой, что ты!..
-Что-что! Дарю, носи! Сегодня какое число? Седьмое? Вот и буду каждый год седьмого числа дарить тебе новые тапочки.
Он и не понял, почему сказал это. Так уж сболтнулось. А ее глаза, и без того огромные, распахнулись до невозможных пределов.
Он опять заволновался и нарочито небрежно оглянулся по сторонам:
-Куда нам? На трамвай, на автобус?
-На трамвай…
Галя встала с трудом и, хромая, пошла рядом. Тапочки бултыхались и соскальзывали с ног. Размер-то Дашкин, а лапища у нее – будь здоров!
-Больно идти?
-Ногу натерла… — Галя виновато улыбалась.
-Ну, тридцать три несчастья! А куда все-таки ты шла, такая расфуфыренная, можешь сказать?
Галя фыркнула:
-На свидание…
И оба расхохотались. Галя даже покачнулась от смеха и схватилась за его локоть. Застенчиво отшатнулась, притихла и сразу снова рассмеялась до слез. И Коле подумалось, что она смеяться, пожалуй, не привыкла.
-Смотри, трамвай идет. Этот годится? Шире шаг!
И потянул ее за руку за собой. Галя сорвала с ног тапочки и, держа их в другой руке, полетела за ним босиком, как воздушный шарик на веревочке.
В трамвае сидели, держась за руки. Галя, задыхаясь и захлебываясь от смеха, сжимая безотчетно его руку, все говорила и говорила. Сначала про этого несуразного Геню, который сегодня Галю так и не дождался. И Коле это очень нравилось!
-Эх, надо было бы тебя все же до Кировского довезти. Сдал бы ему с рук на руки. Это не вы, мол, ребеночка потеряли?
И опять смеялись на весь вагон.
Потом она рассказывала про свой институт, потом, в обратном порядке, про неудачное поступление на филфак. Говорила и говорила, нисколько не удивляясь, что он едет с ней вместе, как будто им по пути.
Соскочив со ступеньки трамвая, Галя слегка присела и закусила губу. Схватившись за Колину руку, дошла до тротуара, с трудом переставляя ноги в красных тапочках, и остановилась, испуганно глядя на него.
-Очень больно… — в глазах ее были слезы.
-Ну-ка, покажи, что там с ногами.
Еще один кадр из фильма ужасов. Ну и денек! На капроновых гольфах расплылись кровавые пятна. Они присохли на стертых местах, а сейчас, после прыжка с трамвайной ступеньки, кровь проступила снова.
-Ух, ничего себе! Что ж ты молчишь, пионер-герой?
Галя виновато смеялась сквозь слезы.
-Что делать-то будем, пионерка? До дома далеко?
-Минут десять ходьбы… Ничего, я опять босиком…
-И не думай. Гляди, дождь начинается.
Действительно, из невесть откуда набежавших тучек заморосил дождь, расставляя темные крапины на пыльном асфальте.
-А выход напрашивается только один, — и Коля решительно подхватил Галю на руки.
Она была легкая, как его девчонки лет пять назад.
-Ой!… ой!… — испугалась она, — не надо… пусти… Тебе тяжело…
-Мне? Да ты что! – и Коля, не спеша шагая по улице, начал рассказывать ей, как отплясывал с двумя сестренками на руках. – Сейчас такие тети-лошади выросли! На вид тебе в мамаши годятся!
Он шел, верно угадывая дорогу, и рассказывал о маме и сестренках. А Галя притихла, прижавшись щекой к его плечу. Покосившись, Коля увидел, что она закрыла глаза и лицо ее спокойно отдыхает.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».