Цикл Анны Ахматовой «В Царском Селе» был написан в раннюю пору ее творчества, в 1911 году, еще до появления в печати первой ее книги «Вечер».
Не нужно искать каких-то реальных событий в жизни Анны Ахматовой, молодой жены поэта Николая Гумилева, которые послужили поводом для этого стиха из цикла «В Царском Селе». Всегда следует помнить, что поэт вовсе не обязан выворачиваться перед читателем наизнанку. Да и помним слова А.С. Пушкина из «Евгения Онегина»: «Как будто нам уж невозможно писать поэмы о другом, как только о себе самом». Задача поэта – создать лирического героя, с которым мог бы отождествить себя читатель, на чье душевное состояние он мог бы откликнуться.
В раннем своем творчестве Анна Ахматова и создавала такой образ юной героини. Создавала, конечно, на материале собственной души, как это делает любой литератор, но отождествлять ее с собственной героиней не следует.
Ахматову ждет в дальнейшем трудная судьба, наполненная страданиями, лишениями, борьбой, унижением, забвением. Но в стихах своих в дальнейшем она будет говорить о своих собственных бедах просто, сурово и лаконично.
Цикл «В Царском Селе», состоящий из трех стихов, нельзя назвать триптихом, хотя сделано множество попыток проследить там сквозной сюжет. Но это явно не три части одного произведения, это три совершенно самостоятельные стиха, объединенные одной темой – Царское Село, где прошли детство и юность поэтессы.
И самый известный, хрестоматийный стих этого цикла, конечно, «Смуглый отрок бродил по аллеям». Этот завершающий стих как бы проливает особый свет на весь этот маленький цикл и объясняет особую, совершенно пушкинскую простоту и кристальность этих произведений.
Менее хрестоматийно и более загадочно стихотворение «По аллее проводят лошадок…»
Если мы вспомним прекрасные и туманные стихи символистов старшего поколения: Мережковского, Бальмонта, Иванова, где смысл растворяется в музыке и уходит на второй план, то здесь все на первый взгляд необыкновенно ясно, как в летние солнечные вечерние петербургские часы.
Но легкая печаль трехстопного анапеста на первых же строках приходит в конфликт с содержанием.
По аллеям проводят именно лошадок, не лошадей. Вот тех детских, сказочных, игрушечных, с волнистыми гривами. Красивая картинка из детской книжки про «пленительный город загадок». Но откуда эта печаль анапеста? Как связать печаль и любовь к этому игрушечному миру?
Задумаемся над тончайшим, по-ахматовски, оттенком слова. «Печаль» по нашим внутренним ощущениям – пассивное чувство. «Страдание» активно, громко, мы его воспринимаем и в движениях, и в мимике. «Тоска» менее активна, но в этом состоянии все же ощущается движение. «Печаль» глубоко пассивна. Она может вообще никак не проявлять себя внешне. Она глубоко внутри.
Так что же было до этой проснувшейся любви к городу загадок, и как это связано с этим пассивным чувством – печалью?
Об этом во второй строфе.
Строфа начинается убийственно холодным: «Странно вспомнить…» Взгляд из другого мира. Странно вспомнить о том, что душа когда-то была жива: тосковала и задыхалась. А теперешнее ее состояние – по ту сторону жизни. Стала она мертвой игрушкой, частью этого ирушечного города с красивыми лошадками.
И удивительное сравнение «как мой розовый друг какаду». Красивый, розовый, как будто тоже игрушечный – произносящий какие-то слова, не понимая их смысла.
И констатация этой смерти души в третьей строфе вдруг неожиданно для читателя рассыпается на глазах.
Да, в груди пусто. Да, в глазах безмятежная пустота. И вдруг оказывается, что есть еще слова, которые отзываются болью. Если болит – значит, жива.
Продолжение цикла: Викторина «Записки сумасшедшего»