Каждый шаг давался теперь с великим трудом.
Я не заметил, где и когда это началось. Просто поначалу показалось, что это просто усталость такая. Хотя с чего? Дорога была легкой. Тропинка вела по небольшой уклон по долине, поросшей косматым кустарником. Солнышко светило сквозь легкую дымку, но жарило вовсю. А ноги налились тяжестью так, будто бежали весь день по кочкам. Нет, случалось мне в детстве целый день напролет бежать, — хотелось быстрого бега, — но и тогда усталости не было.
Наконец понял я, что дело неладно. Она подсказала. Вдруг прошептала тихо, почти неслышно:
— Я не могу больше, оставь меня здесь.
— Ты что! Как я могу оставить тебя!…
Но она замолкла. И исчезла. Я был один. Чуть легче вздохнулось, чуть спала тяжесть, но через пару минут навалилась снова.
Теперь будто липкие путы спеленали меня по рукам и ногам, облепили лицо, мешая видеть и слышать. Солнце расплылось по серому небу в белую кляксу. Сознание меркло. Яркой звездой вспыхнуло в сознании: «Где ручей? Там спасение, где ручей…»
А дальше темно и пусто.
Очнулся я щекой на влажной земле. С трудом повернул голову. Надо мной извилистый переплет веток и листьев — куст. Я лежу под кустом. С трудом цепляясь непослушными руками за веточки, опираясь затылком и спиной о клубок толстых ветвей, подтянул тяжелое тело и сел.
Солнце сверкнуло мне в глаза сквозь густую листву. Вот же оно! Никуда не делось, светит по-прежнему, а я, как издыхающая муха, едва шевелюсь. Почему? За что? За что?
— Правильный вопрос задаешь, — прошелестел мне вкрадчивый голос в самое ухо. -За что? За то, что не место тебе здесь!
— Нет… Я иду… у меня Путь… — я сам не понял, произнес это или с трудом, через силу, подумал.
— Ты решил, что этот Путь твой? Ха-ха! — шелестящий шепот вдруг прорвался хриплым злым смехом. — Был бы он твой, не попался бы ты в мои сети!
— Ты кто!? — голос мой меня не слушался, сипел чуть слышно.
— Да какая разница? Хочешь, пауком назови! Хочешь — Владыкой Всего Разумного в Этом Мире! Мне все равно.
— Что ты со мной сделаешь? — прохрипел я.
— Подкреплюсь. Чуть-чуть. Ты не из самых вкусных: слишком долго ко мне добирался, подпортился в пути. А подкреплюсь — протяну новую ниточку, всю в узелочках. А в каждом узелочке клейкая капелька ненависти. Кто-нибудь непременно вляпается, если он не баран! А вляпается один раз — вляпается и еще, и еще! И прорастет эта капелька на нем тонкими ниточками. А концы этих ниточек у меня — вот они все в моих лапах!
Теперь я уже видел эти тонкие путы, спеленавшие мои ноги и свисающие с рук. В ужасе я цеплялся за них, сдирал с ног, но тщетно.
— От дыхания моего нет спасения! Если ты не баран, конечно! А ты не баран, нет! — насмешливый шепот оглушал меня. — Взгляни сюда!
Повинуясь голосу, я повернул голову направо. Рыжевато-бурый меховой лоскут болтался на ветвях, сотрясаемых моими судорожными движениями. Знакомый мех, когтистые лапки, черный нос пуговкой. Мой Мангуст, которого нес я из горящего леса на водяных ладонях. Вот он — и нет его больше!
— А вот сюда взгляни! — и опять послушно поворачиваю я голову, чтобы увидеть болезненно заломленное белое крыло. Альбатросиха, которая чуть не убила меня, сбросив со скалы, а потом чуть было не усыновила!
— Ты — мерзость! Мерзость! Паук! Чудовище! — куст затрясся подо мной, роняя веточки и сухие листья.
— Вот хорошо! Умничка! Сладкий мой, вкусненький! Ну еще, еще поднажми, прибавь ненависти! Вот аромат-то какой пошел! Славно! Ты думал, для чего я тут с тобой по душам беседую? Ты же не баран, ты же начнешь меня, врага лютого, ненавидеть! И с каждой минутой будешь все вкуснее и питательнее!
Я замер от неожиданного всплеска мысли, которая трепыхалась во мне, но никак не давалась в руки.
— Что, не можешь вспомнить, где в ненависти обляпался на своем великом Пути?
Нет, чудище, помню! Помню ненависть свою к зеленой земле, на которую обрушился я с небес огнем. А еще где? Помню ненависть свою к некоей безжалостной силе, разрывающей мир на две половинки — черную и белую. А тот на ветхом деревянном мосту, которого разрубил я мечом в боевом пылу. Разрубил на пару маленьких чудиков. И ради этой ненависти я оставил Ее, Любимую!
— А вот скажи ты мне, Паук, почему ты только беззащитных пожираешь, а не злых? Где львы? Где тигры? Слабо? — мысль яснела и яснела передо мной, и голос мой окреп.
— Вот она, логика жертвы, — захихикал Паук с торжеством, — меня едят, значит, меня не любят! Да кто ж будет есть то, что не любит! Любит хищник свою жертву — да еще как! От горячей любви и кушает! Чем больше любит, тем смачнее хруст! С косточками! С перышками! С чешуйками!
Отвращение снова заставило меня рвануться из пут — и опять бесполезно.
— Ах, славно, славно! Ну, побейся еще, ну, посверкай глазками, зубками поскрежещи! Со мной же бороться надо, я же враг! Кто если не ты мир от меня спасет!? Ты ведь не баран, которому все едино: он ест или его едят!
Стук сердца моего оглушал меня, в голове звенело от ненавистного голоса. Иначе я давно обратил бы внимание на странные голоса и топот, нарастающий позади меня.
Внезапно возле самого моего лица возникла, раздвинув листву, смешная кудрявая морда с лихо закрученными рожками. Черные глазки уставились на меня в недоумении, мигнули разок-другой и интерес в них пропал. Мягкие губы забрали целый пук листьев, и хруст волной пронесся по веткам. Потянулись вместе с листьями липкие путы с моих рук и ног.. Еще десяток минут — и вцепившись в кудрявую шерсть, я выполз из наполовину объеденного куста на тропинку. Баран ничуть не возражал против такого бремени. Он дождался, пока я отпустил его и потрусил к другому кусту, еще не занятому соседями — целым кудрявым стадом баранов… овнов… агнцев… А я, шатаясь, поднялся, не веря тому, что жив.
Читать повесть целиком в сборнике «Неведомый путь».
https://www.litres.ru/olga-vladimirovna-gribanova/nevedomyy-put/?Ifrom=266045209