Слепые и прозревшие. ч.2. Встреча гл.12
– Мария Кирилловна, что будем делать?
– Сердце?
– Видите, как?…
– Вижу… Это не работа… Что ж ты, Галина, с нами делаешь?
– Ее муж в приемном покое… ждет…
– Галина, неужели мужу одному сына растить?!.. А где ребенок, уже на отделении?
– Да… нет… сейчас спрошу… Да, уже увезли.
– Ну-ка звоните, пусть несут сюда.
– А разрешат?..
Сашенька, Сашенька, где ты, Сашенька? Так привыкла ощущать его в себе каждую минуту.
Он удивительно разбирался в людях. Под руками Марии Кирилловны он всегда затихал и, кажется, улыбался. Если в палате шел интересный разговор, он затаенно прислушивался, и Галя невольно переживала: вдруг заговорят о чем-нибудь неподходящем для детей.
Недели две назад в палате появилась новая соседка Юлька. Сашенька возненавидел ее с первого дня. Ее плаксивый зудящий голос вызывал в нем такой гнев, что у Гали темнело в глазах.
Юлька и впрямь была противной особой. Прислали ее сюда в наказание за обжорство, но худеть она и не собиралась. Ежедневно муж приносил ей под окно сумки, и она втаскивала их наверх на толстой бельевой веревке. Доставала кастрюльки с курицей, жареной картошкой, пироги всех сортов – все приготовлено любящей свекровью. И Юлька съедала все это с такой жадностью, что соседка Люба с тяжелым токсикозом, шатаясь, выходила из палаты. А потом Юлька лениво ковыряла ложкой целомудренный больничный обед и жаловалась:
– Что за гадость дали! Смотреть противно, — но все же доедала до конца.
После обеда валилась на койку, охала, кряхтела, отдувалась и опять ныла:
– О-о-ох, когда же это кончится! О-о-ох, не могу-у-у!
Но ужаснее всего в ней была редкостная завистливость. Завидовала она всем и каждому: врачу, который смену отработал и пойдет домой ужинать; своему мужу и всем мужикам вообще, за то, что не рожают; роженицам, меряющим ногами коридор, держась за живот, — скоро отмучаются; Любе с тяжелым токсикозом – ей рожать еще не скоро. А больше всего она завидовала Гале.
Увидев в окно, Колю, ныла:
– Везе-е-ет! Какого мужика подцепила! А у меня маленький такой, плешивый!
Узнав, что Галя почти не прибавляет в весе, ныла опять:
– Везе-е-ет! Ешь сколько хочешь! А тут лишний кусок в рот не положить!
Когда Мария Кирилловна, посмотрев Галю на УЗИ и хорошенько прослушав, объявила, что пора готовиться к операции, Юлька совсем взбесилась от зависти:
– Ну надо же! Ну надо же! Везе-е-е-ет!!! Никаких мук не будет! Заснула – и на тебе готовенький ребенок! Вот кому счастье-то!
– Дура! – плюнула Люба и вышла из палаты.
А роды приближались с каждым днем. Галя ослабла так, что ходила, держась за стенки.
Наконец, на очередном обходе Мария Кирилловна похлопала Галю по животику и сказала:
– Ну, Галина, финиш! Молодец! Выносила на ура! На завтра пишу тебе кесарево. Сегодня помойся – только одна в душ не ходи. Девочки, помоете Галю?
– Какой разговор! Конечно! – откликнулись соседки Люба и Марина.
А Юлька вдруг закрутилась на койке и заохала:
– Ну что? – строго спросила ее Мария Кирилловна. – С жиру бесимся?
– Рожаю!.. – с ужасом прохрипела Юлька.
– Да неужели такой подарок? Дай-ка, посмотрю. Лена, перчаточку мне… Так! Не выть! Юлия! Федоскина! Тихо!.. Ну, какие же это схватки – баловство. Часика через три, может, начнутся. Федоскина, что ты с ума сходишь! Лена, валерьянки ей накапай. Ты смотри, как Галиного ребенка напугала – одеяло на ней так и скачет.
Галя и правда жмурилась от боли – так сильно Саша молотил ножками от возмущения. Мария Кирилловна, проходя мимо Гали, погладила по одеялу:
– Спи, малыш, спи! Тебе еще рано. Все тебе завтра будет.
И Саша сразу утих.
После обхода принесли обед. Юлька стонала, завывала, закатывала глаза, но съела все подчистую. А Галя не смогла даже ложку в руку взять, такая вдруг навалилась усталость. Посидела, посмотрела на тарелку, потом поднялась с койки, чтобы идти в душ – и ужаснулась. Колени почему-то дрожали и подгибались. Даже голова стала непомерно тяжелой для тоненькой Галиной шеи и норовила упасть то на один бок, то на другой. К счастью, соседки подхватили ее под руки и, подпирая с двух сторон, повели мыться.
Теплая вода ее взбодрила, и обратно до палаты она дошла гораздо легче. Но расправляя и встряхивая мокрое полотенце, она вдруг заметила красное пятно. Но не успела подумать, откуда оно взялось, как со своей койки взвыла Юлька:
– Что за гадость дали! Смотреть противно, — но все же доедала до конца.
После обеда валилась на койку, охала, кряхтела, отдувалась и опять ныла:
– О-о-ох, когда же это кончится! О-о-ох, не могу-у-у!
Но ужаснее всего в ней была редкостная завистливость. Завидовала она всем и каждому: врачу, который смену отработал и пойдет домой ужинать; своему мужу и всем мужикам вообще, за то, что не рожают; роженицам, меряющим ногами коридор, держась за живот, — скоро отмучаются; Любе с тяжелым токсикозом – ей рожать еще не скоро. А больше всего она завидовала Гале.
Увидев в окно, Колю, ныла:
– Везе-е-ет! Какого мужика подцепила! А у меня маленький такой, плешивый!
Узнав, что Галя почти не прибавляет в весе, ныла опять:
– Везе-е-ет! Ешь сколько хочешь! А тут лишний кусок в рот не положить!
Когда Мария Кирилловна, посмотрев Галю на УЗИ и хорошенько прослушав, объявила, что пора готовиться к операции, Юлька совсем взбесилась от зависти:
– Ну надо же! Ну надо же! Везе-е-е-ет!!! Никаких мук не будет! Заснула – и на тебе готовенький ребенок! Вот кому счастье-то!
– Дура! – плюнула Люба и вышла из палаты.
А роды приближались с каждым днем. Галя ослабла так, что ходила, держась за стенки.
Наконец, на очередном обходе Мария Кирилловна похлопала Галю по животику и сказала:
– Ну, Галина, финиш! Молодец! Выносила на ура! На завтра пишу тебе кесарево. Сегодня помойся – только одна в душ не ходи. Девочки, помоете Галю?
– Какой разговор! Конечно! – откликнулись соседки Люба и Марина.
А Юлька вдруг закрутилась на койке и заохала:
– Ну что? – строго спросила ее Мария Кирилловна. – С жиру бесимся?
– Рожаю!.. – с ужасом прохрипела Юлька.
– Да неужели такой подарок? Дай-ка, посмотрю. Лена, перчаточку мне… Так! Не выть! Юлия! Федоскина! Тихо!.. Ну, какие же это схватки – баловство. Часика через три, может, начнутся. Федоскина, что ты с ума сходишь! Лена, валерьянки ей накапай. Ты смотри, как Галиного ребенка напугала – одеяло на ней так и скачет.
Галя и правда жмурилась от боли – так сильно Саша молотил ножками от возмущения. Мария Кирилловна, проходя мимо Гали, погладила по одеялу:
– Спи, малыш, спи! Тебе еще рано. Все тебе завтра будет.
И Саша сразу утих.
После обхода принесли обед. Юлька стонала, завывала, закатывала глаза, но съела все подчистую. А Галя не смогла даже ложку в руку взять, такая вдруг навалилась усталость. Посидела, посмотрела на тарелку, потом поднялась с койки, чтобы идти в душ – и ужаснулась. Колени почему-то дрожали и подгибались. Даже голова стала непомерно тяжелой для тоненькой Галиной шеи и норовила упасть то на один бок, то на другой. К счастью, соседки подхватили ее под руки и, подпирая с двух сторон, повели мыться.
Теплая вода ее взбодрила и обратно до палаты она шла гораздо бодрее. Но расправляя и встряхивая мокрое полотенце, она вдруг заметила красное пятно. Но не успела подумать, откуда оно взялось, как со своей койки взвыла Юлька:
– О-о-о! Опять! Да что же это!
– Иди-ка в коридор, разомнись, — Люба сердито подняла ее и вывела за дверь. Юлька послушно зашаркала по коридору, но через каждые минут пятнадцать начинала громко охать и что-то тоскливо бормотать.
Саша сердито распрямлялся, разрывая Галин живот и, кажется, был готов побежать и надавать тумаков этой несносной бабе.
Пришел Коля, позвал как всегда под окном: «Галя!» Она с трудом поднялась и, хватаясь за спинки кроватей, подковыляла к окну. Говорила с ним и думала, что видит его в последний раз… из этого окна.
Вернулась на место, откинула одеяло и увидела красное пятно на простыне. Уже поднялась было, чтобы идти к постовой сестре, но в это время в коридоре за дверью взревела Юлька. Саша выгнулся дугой, и Галя рухнула без сил на койку.
Там, в коридоре, шла борьба. Строгая постовая Нина Ивановна тащила Юльку в процедурную ставить клизму, а та ревела и отбивалась. Но Нина Ивановна победила, и голоса надолго затихли. Наступил такой счастливый покой, что Галя даже задремала, забыв, что ей нужно куда-то идти и кому-то докладывать о крови на простыне.
Но вот появилась появилась в дверях Нина Ивановна, толкая перед собой Юльку, как овцу.
– Лежать! – грозно приказала она. – Будешь еще скандалить, опять по заднице надаю.
Галя только было приподнялась на подушке, чтобы подозвать постовую, но она уже скрылась за дверью. Люба с Мариной шушукались где-то в коридоре. Не хотелось им сидеть в палате, где завывала Юлька.
Что-то надо было сделать, крикнуть, позвать, но странная апатия навалилась на Галю. Юлька после клизмы затихла, лишь время от времени начинала шумно ворочаться, беспокоя Сашу. Мысленно уговаривая своего разгневанного мальчика, Галя боялась шевелиться.
Становилось все темнее и тяжелее. Мысли исчезли, память заволокло туманом, осталась только боль. И Саша, там, под туго натянувшейся, посиневшей кожей живота.
Около десяти вечера Юлька заорала. И от ее крика Гале стало так больно, что захотелось кричать вместе с ней. Пришла рассерженная Мария Кирилловна:
– Прекрати орать! Ни стыда, ни совести! Нина Ивановна, димедрол ей внутримышечно – и спать до утра!
– Кесарево мне! – орала Юлька. – Хочу кесарево! Почему этой можно, а мне нельзя? Сколько она вам заплатила?
– Тьфу, бесстыжая! – Мария Кирилловна резко развернулась и вышла из палаты. И опять Галя не успела ее позвать.
А Юлька начала визжать и биться на своей койке, пока не подошла Нина Ивановна. Она мощным взмахом откинула одеяло, задрала рубаху и всадила укол. Скандалистка испуганно захлюпала в подушку.
Галя тихонько приподнялась на койке, чтобы уж Нину Ивановну не упустить. Но тут же забыла, зачем поднялась.
– Девочки… до туалета дойти… — попросила она вошедших соседок. Те подхватили ее под руки, но вдруг накатившаяся нечеловеческая боль и тяжесть заставила Галю застонать и без сил повиснуть на руках девочек.
– Нина Ивановна! Нина Ивановна! У Гали воды отходят!
Все вокруг стремительно потемнело. Сквозь нарастающий шум в ушах Галя услышала железный лязг каталки, ощутила прикосновение холодных металлических поручней. Дальше была опять разрывающая, перемалывающая боль и тяжесть, мелькнуло испуганное лицо Марии Кирилловны. И опять страшная громада, перемалывающая и рвущая! Вдруг мгновенный бесшумный взрыв, опустошенность и… крик ребенка.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».