Через соблазн литературного автопортрета проходят на определенном этапе все писатели. Одни как через детскую болезнь самовыражения, другие как через потребность самопознания, которая приходит с годами.
Выпустили из лампы этого коварного джинна в 18 веке мирные, добрые сентименталисты . Сделали они в литературе массу удивительных открытий. Оказывается, человек может быть интересен не только тем, что он произносит, производит, достигает, не только суммарным объемом добрых или злых дел и побежденных врагов. Оказывается, интересным может оказаться движение души, рождение мысли, все тайные ощущения, все скрытые помыслы, которые, по большому счету и являют собой феномен человека.
А что за роскошь открытые ими жанры романа-дневника, романа в письмах! Вот она возможность заставить героя исповедоваться читателю.
Еще одно важное открытие оставили нам сентименталисты, отметившиеся в русской литературе практически одной “Бедной Лизой” Д. Карамзина. Осознание детства как важного этапа человеческой жизни.
Вот здесь-то и покинул коварный джинн свою несчастную старую лампу и объявил: “Писать — это просто! Детство было у каждого: свои радости и обиды, свои плюшевые зайцы и разбитые коленки — садись и пиши!”
Что ж, этот соблазнительный жанр повестей о собственном детстве дал нам шедевры С. Аксакова, Л. Толстого, А. Горького. Многие авторы с этого начинали, кто-то пришел к этой теме на вершине своего творчества. Главное, на эту чудесную детскую тему в литературе откликаются все читатели.
Но в целом, автобиографический жанр далеко не так успешен и востребован.
Слов нет, писать о себе крайне приятно. И никто не дерзнет уличить в незнании материала! И главное, это же так интересно читать!
Да? Уверены?
Каждому литератору на определенном этапе суждено сделать удручающее открытие: читателю автор как личность не интересен, пока не воздвиг себе памятник нерукотворный. Нет памятника — нет интереса. И вовсе не потому, что читатель такой плохой, а потому что таково свойство человеческой личности: в центре нашего круга интересов прежде всего мы сами. Хотя чаще всего этого и не замечаем. Хотя и открещиваемся обеими руками: я о себе и не думаю никогда. А думать и не нужно! Мы просто видим, ощущаем, оцениваем мир через свое Я.
И приходится смириться с тем, что не интересна читателю информация о том, что автору манная каша противна, очередной успех автора достигнут, а эту авторову коварную изменщицу простить вообще невозможно во веки веков.
Читателя интересует он сам! Для того и романы читает, чтобы САМОМУ пожить в иной жизни, увидеть СЕБЯ в иной ситуации, иными глазами. Удалось автору примерить на читателя иные личности, чувства, обстоятельства — радуйся, автор, произведение состоялось.
Но к счастью, не так уж часто берутся современные писатели за произведения мемуарного характера. Есть же, в конце концов, другой, более безопасный способ рассказать о себе любимом — стать героем художественного произведения. Поместить себя в другой облик, в другое время, в другие обстоятельства.
Собственно, этим и занимается художественная литература испокон веку. Откуда берет писатель своих героев? Из себя самого их извлекает — благо источник неисчерпаем, в тайниках человеческой личности найдется все. Вспомним хрестоматийное заявление Флобера “Мадам Бовари — это я”.
И роковым соблазном для писателя становится один из эффектнейших писательских приемов — повествование от первого лица.
Первый подводный камень.
Автор относится к “первому лицу” как к чисто техническому приему — так ведь многие пишут. Вон как у Донцовой — сумасшедший успех!
Этим грешат начинающие авторы, нацеленные на тот самый успех! В этой ситуации герой-Я исчезает, превращается в авторскую ремарку. В результате автор может совершенно забыть о своем герое-Я и пересказывать события, о которых герой никак не мог знать, видеть то, что вне поля его зрения, слышать то, что вне поля его слуха. Какая, в конце концов, разница, если герой-Я — просто технический прием.
Второй подводный камень.
Автор прилежно наделяет своего героя-Я всеми своими чертами. Всеми? Как бы не так? Самопознание — труднейший и очень болезненный процесс. А больно делать себе не хочется. Да и как посмотрит на героя-Я читатель, если за этим героем спрятался сам автор? Так хочется насладиться ощущением собственной непогрешимости, благородства, а может, и сверхсоблазнительной женственности, а может, сногсшибательной брутальности.
За этим самолюбованием все прочее в произведении уходит на второй план. Чем дальше, тем скучнее читателю наблюдать за развитием событий — все они ведут к предсказуемому финалу. Супергерой Я становится еще более суперским, даже если финал оказался не слишком отрадным.
Третий подводный камень
Конечно, все зависит от возможностей автора. Герой-Я может сложиться очень даже жизнеспособным, и тогда в нем неожиданно проснется иная личность. Читателя порадует, автора сильно озадачит. И начнется борьба с собственным героем, который почему-то перестал быть героем-Я.
Автору бы обрадоваться, а он в замешательстве. Задумано-то было по-другому!
Вообще у талантливого писателя это сплошь и рядом. Созданный герой выходит из рамок, заранее обозначенных автором, и начинает своевольничать. Так к удивлению самого Пушкина Татьяна Ларина вдруг взяла и замуж вышла.
Это же здорово! И автор радостно отпускает своего героя в вольный полет.
А если герой-Я? Вот тут начинаются муки. Отлично созданный герой-Я начинает выходить из повиновения. Все мамы помнят собственное печальное удивление, когда оказывается, что ребенок, который когда-то был ее частью, чем дальше, тем менее на нее похож. И видит не так, и думает неправильно, и говорит не то!
Очень трудно отпустить в свободный полет героя-Я, как будто частицу себя зачеркнуть. А борьба-то неравная. Создатель всегда может единым росчерком пера обломать своему герою-Я крылья — изволь слушаться и не летать, где попало!
И читателю останется только пожалеть о несложившейся Я-геройской судьбе.
Четвертый подводный камень
“Не-е-ет! — хитро улыбается автор. — Я на такие соблазны не поддамся, не ждите!” И старательно создает героя-неЯ. Наделяет героя, от имени которого идет речь в повествовании, иными, не своими чертами характера, иным вИдением мира — пусть все будет иное! Интереснейший процесс, наслаждение для истинного творца.
В результате вполне может получиться шедевр вроде “Капитанской дочки” Пушкина. А какую роскошную загадку оставил читателю Чехов в своей ранней повести “Драма на охоте”! Почитайте. Да, экранизация под названием “Мой ласковый и нежный зверь” имела успех, но от загадочного героя не осталось и следа.
А подводный камень таится в том, что героем-Я, вышедшим из повиновения, слишком трудно управлять, даже если автор заранее договорился о его независимости от собственной личности. Мешает, ох, как мешает это “Я”, это первое лицо, подсознательно разрушающие все предварительные договоренности.
Пятый подводный камень
Он подстерегает тех смельчаков, которые рискуют создать героя-антиЯ, резко отрицательную личность, собственного антагониста.
Сложнейшая задача. Может получиться мертвая схема, если автор побоится искать анти-Я в самом себе. Где еще автор может искать своего героя? — только в себе. Как человек может родить другого человека только из собственных клеток.
А может получиться и шедевр. Как у Юрия Олеши в его блестящем романе “Зависть”. Это, пожалуй, лучшее, что было создано странным, сложным, спорным писателем Олешей.
Рождать героя-антиЯ — мучительное занятие. И герою этому мучительно рождаться. На каждом шагу бой с этим героем, который изначально ненавидит собственного создателя. Не может не ненавидеть, не может простить сам факт своего рождения.
Оправданы ли такие обоюдные муки? Может быть. Может быть и нет. Решать автору. Каждый взваливает на себя крест по собственным силам.