Слепые и прозревшие. кн.2. ч.4 Рассвело. гл.7
– Ну как ты, зайчонок-русачонок?
Наташа повернула голову, но ответила не сразу. Ее припухшее лицо с коричневыми пятнышками было пугающе спокойно. Мягкие, медовые глаза смотрели и вглубь него, и вглубь себя, и еще в более непостижимую глубь. Потревоженная вопросом, она долго возвращалась оттуда, издалека. Наконец, бесцветно обронила:
– А?.. Ничего… Слушаю…
– И я послушаю.
Он опустился на колени перед диваном и прижался ухом к огромному животу. Там, под тканью ее платья, под туго натянувшейся кожей что-то происходило, что-то жило там, постукивало, двигалось, дышало. Потом вдруг сильно, резко повернулось. Маленькая беспокойная ножка уперлась в его щеку.
– Ох, Колюшка, осторожно, — прошептала с улыбкой Наташа.
А Саша даже испугался. Это движение было таким по-человечески осмысленным, что ему привиделось, как крошечный мальчик Коля встает там внутри на четвереньки, потом выпрямляется в полный рост, разрывая маму.
– Тихо, маленький, тихо, а то маме больно, — погладил он тугой Наташин живот.
Наташа задумчиво провела рукой по его щеке:
– Который час?
– Почти восемь.
Она кивнула, продолжая смотреть в неведомую глубь, и вдруг сказала:
– Мы поедем сегодня ночью.
– Откуда ты знаешь? Что? Уже схватки?
– Нет еще. Просто знаю.
Она знала это с утра.
День начался спокойно, только слабость была такая, что не хотелось двигаться. Чуть кружилась голова, и странная рассеянность опутывала по временам сознание. Собираясь завтракать, Наташа разбила чашку, разлила чай по полу и долго смотрела на осколки, вспоминая, что ей теперь с этим делать. Вспомнила, все убрала и ушла из кухни, забыв про завтрак.
Включила зачем-то лежащий на столе утюг и поняла это, лишь почувствовав запах паленого. Это пробудило ее, она чуть испугалась, выключила утюг, сняла его с пожелтевшей газеты и села с вязанием на диване, чтобы больше не натворить бед. Так и просидела, не вставая, несколько часов, и все слушала резкие, тревожные движения в животе.
Потом залился соловьем мобильник. Это звонил из Питера папа Коля. Его добрый голос будто в лоб ее поцеловал:
– Наташенька, девочка моя, у тебя все хорошо?
И затревожился голос в конце фразы. Затревожился…
– Да, папа Коленька, да, все хорошо, — мягко ответила она.
– Может, тебе лучше Сашу вызвать? Пусть бы он сейчас от тебя не уходил.
– Не надо, он и так скоро вернется. Часа через два дома будет.
– Только не задержался бы… Не задержится?..
– Нет, нет, — ласково отозвалась Наташа. В своем дремотном состоянии она и не удивилась его тревоге.
Поговорив с папой Колей, она вернулась на диван, положила руки на свой жесткий, какой-то угловатый живот и вдруг поняла, что час близок. Сразу все стало на свои места. Папа Коля ее ведь предупредил! Откуда он знает? Неважно. Он уж такой, что знает. Думая об этом с тихой радостью и ощущая себя рядом с кем-то родным, она незаметно досидела до Сашиного прихода.
Проковыляла, опираясь на стенки, следом за Сашей на кухню, она вдруг вспомнила, что ничего сегодня не ела. Как-то забыла.
Саша всполошился, накормил чуть не с ложки: за папу, за маму, за меня, за малыша.
Поев, Наташа прилегла на кровать и быстро легко задремала.
Проснулась так резко, будто кто-то толкнул ее неделикатной рукой. Боль растекалась по всему чреву, как отдаленные раскаты грома.
«Коленька, маленький, я с тобой», — шепнула Наташа сыночку, откинув одеяло и поглаживая вставший дыбом живот.
Сидевший за столом с ноутбуком Саша оглянулся на ее движение:
– Наташа, что?
– Сколько времени?
– Скоро двенадцать.
– Посмотри точно.
– Двадцать три сорок четыре.
– Двадцать три сорок четыре, двадцать три сорок четыре…
– Вызывать скорую?
– Нет, давай подождем.
В двадцать три пятьдесят три началась новая схватка.
У Саши так дрожала рука с мобильником, что никак было не попасть пальцем в цифры.
Путаясь и заикаясь, он назвал фамилию, имя, отчество, адрес.
– Роды первые?
– Да…
– Срочные?
– Не знаю… Это как, срочные?..
– Скажи, срочные, — отозвалась Наташа.
– Воды отошли?
– Наташ, там про воды спрашивают…
– Не отошли.
Потом одетая, приготовленная Наташа стояла, спрятав лицо у него на плече, а он обнимал их обоих, и Наташу, и ее живот с рождающимся Колей. И вдруг всем телом почувствовал ее новую схватку.
– Это оно?
– Да…
– Больно?
– Пока ничего…
Распрощавшись с женой в приемном покое, Саша долго стоял в растерянности. Был уже третий час ночи, темень и тишь, только нежно шуршал по асфальту майский дождь. Постоял Саша на пустынном тротуаре под фонарем с мобильником в руках. Почему-то не хотелось вызывать такси, пошел пешком. Куда-то.
Вот в Питере он из любой точки нашел бы дорогу. А здесь, в Москве… Но сидеть он не мог, все кипело внутри. И очень кстати поливало его сверху дождичком.
И помчался Саша быстрым шагом куда-то наугад, все равно куда, только бы вперед. Вот так мчался когда-то папа в ту ночь, когда рождался он сам.
Эх, папочка и мамочка, что ж вы так далеко-то!.. Некому успокоить сына, становящегося отцом.
Он шел, не чувствуя ног по пустым улицам, машинально читал их незнакомые названия и рожал… сонет.
Мы входим в мир, неся с собою боль:
Рождаясь, плачем, плача умираем.
Сквозь боль мы крохи счастья собираем,
Сквозь боль в десятый раз меняем роль.
Дитя, переболев, становится взрослее,
Глупец, переболев, становится умнее.
Невеста, боль познав, — женой моею.
И я, отцом рождаясь, Боже, как болею!
Любимая жена, твоя священна боль!
Ты мне вкусить хоть часть ее позволь,
Родить дитя, крича, с тобою рядом.
Как эта мука для меня сладка!
И как непостижимо далека,
И как бесценна за нее награда!
А Наташа, обезумев от боли, металась по койке и хватала ртом воздух. Женщина в белом халате, деловито проходя мимо ее койки, задержалась на минуту:
– Ну что, Морозова? А, хорошие схваточки, хорошие. Воды давно отошли?
– Д-да,.. А!.. А-а!…
– Ну, давай посмотрим. Потужилась! Еще!
– М-м-м…..
– Ну, вот и умница, прекрасно рожаем. Каталочку нам сюда, поехали детка!..
Сколько отмахал в эту ночь Саша, одному Богу ведомо. И вдруг, в очередной раз куда-то свернув, Саша разглядел в утренних сумерках знакомое название улицы. Подкатил к автобусной остановке первый автобус, довез до открывшегося метро — и через полчаса Саша был дома. Поднимаясь по лестнице, вытащил из кармана надрывающийся мобильник.
– Сынок, это я, мама.
– Мамуль, я Наташу отвез…
– Знаю, сынок. Ты не волнуйся, все хорошо. Папа со мной рядом, просит передать, что Наташа уже родила, так ему кажется. И мне тоже.
Наташа лежала, придерживая рукой на груди маленькое скользкое тельце. Ноги ее сводило от судорожной дрожи, в глазах ее плавали круги. Она едва понимала, что это такое перед самыми ее глазами, все в складочках и ямочках, с черными мокрыми волосенками.
– Ну что, парень, отдохнул, мамочку послушал? Давай в путь-дорогу. Ай да мамочка, ай да молодец! Так славненько родила, аккуратненько, все бы так! Хорошенького такого!
– Да?..
– Красавец! Девчонок с ума сведет! Отдыхай, детка, сделала свое дело, отдыхай!
И Наташа блаженно прикрыла глаза.
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».