Имя этого поэта долгое время было под запретом. Даже более того. Ведь под запретом были и Пастернак, и Ахматова, и позже Солженицын, но они жили в нашей культуре, читались из-под полы. Их доставали, добывали, перепечатывали друг у друга. Это был манящий запретный плод.
Имя Михаила Кузмина было на долгое время просто вычеркнуто из памяти нескольких поколений целомудренным советским обществом, раз и навсегда заклеймившим весь Серебряный век с его «упаднической» и порочной культурой.
Этот странный, непредсказуемый, будто вылепленный из противоречий поэт вернулся в культуру в 90-е годы прошлого века во время всеобщей толерантности к всевозможным порокам. И так же незаслуженно вернулся, как и был забыт. А должен бы вернуться редким по мастерству поэтом.
Родился Михаил Алексеевич Кузмин 18 октября 1872 года в Ярославле. Его корни так же интересные и непредсказуемы, как и вся его личность и судьба.
В 18 веке при императорском театре Екатерины II появился французский актер Офрен. Здесь, в России, он прижился и обзавелся семьей, женившись на русской актрисе. Видимо, императрица отнеслась к творчеству эмигранта очень благосклонно, так как имя «Екатерина» стало для театральной семьи талисманом. Это имя дали его дочке. Екатерина Осиповна, тоже ставшая актрисой, в свою очередь тоже вышла замуж за актера-эмигранта Леона Монготье. Казалось бы, театральная династия должна была продолжиться. Но не тут-то было.
Внучка французского актера, Екатерина Львовна, стала русской дворянкой, выйдя замуж за влюбленного в нее инспектора Театральных училищ Дмитрия Федорова. А дочь ее, Надежда, совсем порвала с театром, выйдя замуж за ярославского чиновника Алексея Кузмина.
Его семья была из старообрядцев, со старинным русским укладом, но при этом очень просвещенная. Супруги родили семерых детей, из которых Михаил был младшим.
После рождения Михаила семья переезжает в Саратов, куда отец семейства был отправлен на службу. Здесь прошло детство поэта.
В 1884 году отец выходит в отставку, и семья возвращается в родной город матери Санкт-Петербург. Здесь Михаил поступает в 8-ю гимназию на Васильевском острове и здесь обретает друга.
Трудно даже предположить, как в целомудренной староверческой семье вырос ребенок-гомосексуалист. Кто и когда заразил его этим пороком? Но в гимназии встретились «два одиночества».
Тонкий, интеллигентный, очень музыкальный мальчик Юра Чичерин стал восторженным поклонником пробуждающегося таланта Михаила Кузмина, таланта во многих направлениях. Но и для Кузмина дружба с Чичериным стала серьезнейшим этапом: под влиянием этой культурнейшей семьи своего времени он открыл для себя западноевропейскую культуру во всем ее богатстве эпох и стилей.
Знатная дворянская семья Чичериных приняла талантливого мальчика Мишу очень радушно, всячески поддерживала его первые поэтические и музыкальные опыты, не догадываясь об отношениях двух гимназистов. Родные Чичерина настоятельно рекомендовали юному Кузмину после окончания гимназии поступать в университет на историко-филологический факультет. Но Михаил Кузмин, пишущий талантливые стихи и прозу, еще не воспринимает себя литератором. Он музыкант.
И окончив гимназию, он становится студентом Петербургской консерватории по классу композиции. Его преподавателем был сам Н.А.Римский-Корсаков.
Выход во взрослую жизнь дался Михаилу Кузмину болезненно. Запретная страсть ставила между ним и другими такую жестокую преграду, что чуть не привела к самоубийству. Испуганная мать потребовала, чтобы он оставил консерваторию, и помогла отправить в путешествие по миру с другом. Таких путешествий в судьбе Кузмина было несколько. И каждое давало ему новый стимул для творчества.
Это было удивительной особенностью будущего поэта. Он, как губка, впитывал впечатления. Не складировал их где-то на полках сознания, но тут же пропускал через себя, включал в собственную жизнь. Так в одном из путешествий по Италии, где он изучал под руководством католического монаха старинную церковную музыку, он буквально ощутил себя человеком средневековья – и все далее, все глубже, к истокам средневековья, к античности.
А поймав в себе эту способность перевоплощения, он уже легко ощущал себя французом 17 века, англичанином эпохи Диккенса, гофмановским немцем. Он становился человеком мира.
А возвращаясь на родину, он уходил надолго в скиты и там искал спасения от самого себя. Но возвращался в мир, и опять принимал себя полностью, вместе со своим двойственным миром.
Таким он и запомнился современникам – непредсказуемо разным. Кто-то видел его пугающе уродливым, кто-то удивлялся его поразительной красоты глазам. Кого-то встречал он дома в картузе и купеческой поддевке, кого-то в шелковом восточном халате с веером в руках. Кого-то этот человек пугал до дрожи и отвращения, кто-то умилялся его простодушию и доброте, для кого-то он стал кумиром навсегда.
Первые стихи Михаила Кузмина появились в печати достаточно поздно, в 1905 году в «Зеленом сборнике стихов и прозы». Его ровесник Валерий Брюсов успел за это время стать метром и гуру новой культурной эпохи. И при всей своей жестокой педантичности и беспощадности к молодым дарованиям, «великий и ужасный» Брюсов, редактор легендарного журнала «Весы», тут же заметил Михаила Кузмина и пригласил его к сотрудничеству.
Петербургская творческая элита приняла его с распростертыми объятиями. Несколько лет Михаил Кузмин даже жил в знаменитой «башне» Вячеслава Иванова.
С этого началось триумфальное шествие поэта по всей эпохе Серебряного века. И шествие удивительно одинокое в эту эпоху борьбы направлений. Ощущать свою принадлежность к какому-либо направлению было для Кузмина немыслимым. Символисты во главе с Брюсовым желали видеть его в своих рядах. Акмеисты несли его имя, как знамя. А он возмущался одной мыслью о том, что можно подчинить свое свободное свободное творчество каким-либо навязанным правилам. И только в 20-х годах он находит подходящий термин для собственного творчества — «эмоционализм» и поясняет его, как гармоничный, умиротворенный экспрессионизм.
Он и творил, подчиняясь исключительно собственным законам. Оставаясь навсегда музыкантом, он открывал для стиха новые, неслыханные ритмы. Так именно он принес в русское стихосложение верлибр.
В искусной работе над словом он достиг фантастических результатов. Его стих при самом минимуме изобразительных средств вдруг становился восточным, античным, средневековым, древнерусским.
Бедствия первых послереволюционных лет коснулись его на удивление мало. При этом на редкость космополитичный поэт остался в России и даже умудрился стать для нее полезным как театральный деятель.
Он пишет музыку к спектаклям Большого драматического театра, новые либретто для классических оперных спектаклей. Ему даже дают возможность издавать с группой молодых поэтов альманах «Абраксас». Что за чудеса?
Никаких чудес. Вспомним первую гимназическую любовь поэта, умного мальчика Юру Чичерина. Вырос мальчик в творца молодой советской политики, Георгия Васильевича Чичерина. Вот и берег нарком иностранных дел своего друга. Берег, пока был у власти.
Но как ни были велики успехи Георгия Чичерина на политическом поприще, отправили его в отставку в 1930 году. С его уходом закончилась и дружба советской культуры с Михаилом Кузминым. Его печатают все реже и все неохотнее. Берется он за переводы и делает это с редкостным мастерством, только ему присущим. Это давало ему заработок в последние годы его жизни.
Но успел он умереть до катастрофических репрессий, в 1936 году, от обычного воспаления легких.
Но даже после его смерти двойственность и непредсказуемость его судьбы не закончилась. Тот участок Волкова кладбища в Петербурге, где он был похоронен, и где стояло его надгробие, оказался в соседстве с могилой матери Ленина. И было принято решение о захоронении всей семьи Ульяновых в этом месте. А значит, все окружающие захоронения были ликвидированы. Надгробия перенесены на другой участок, а останки перезахоронены в одной братской могиле.
Продолжение цикла: Вождь символистов (Валерий Брюсов)