Слепые и прозревшие Кн. 1 ч.1 Навстречу. гл. 9

В это же июньское воскресение, когда Коля так удачно сбежал из кастрюли,  в спальном ленинградском районе мама утром спросила Галю:

-Поедешь со мной к дедушке в гости? — и как всегда, не ожидая ответа, прибавила. — Ну, тогда собирайся скорее.

Галя с сожалением отложила незаконченный рисунок и полезла в шкаф за специальным платьем для похода в гости. А мама сердилась и торопила ее:

-Наказание! Копуша! Вечно меня задерживаешь!

Галя никогда у дедушки не была. Да и мама, похоже, редко его посещала. Она с трудом отыскивала дорогу среди стандартных многоэтажек Гражданки.

-Кажется, здесь завернуть. Или нет, следующий двор… Парадная какая? Вторая или третья? Господи, понастроили вокруг, кустов понасажали, ничего не узнать!

Дедушка долго не открывал, и мама хотела было попытать счастья на другом этаже. Но за дверью вдруг зашаркали ноги, и щелкнул замок. Галю сразу затошнило от густого противного запаха вина и табака. А дед стоял и смотрел на них, покачиваясь и явно вспоминая, где он их видел.

-Ну, здравствуй, отец! Долго так стоять будешь? — резко бросила ему мама, закипая гневом.

-А-а-а…- протянул дед, пропуская их в прихожую. Потом, как будто вдруг забыв про своих гостей, повернулся и ушел в комнату. Мама и Галя прошли за ним.

Деда они оторвали от трапезы. На обед у деда была колбаса, которую он откусывал от целого куска и заедал зеленым маринованным помидором из большой  банки. Помидоры дед доставал руками. Маринад капал с рук и рукавов засаленной рубахи прямо на пол, на грязные штаны. На полу валялись осколки разбитой чашки, обрывки мятой газеты и один рваный носок.

За спиной деда у стены стоял диван, покрытый ватным одеялом неопределенного цвета. Из расползшейся подушки торчали перья. На окне без занавесок выстроились пустые бутылки.

Сам дед изменился так, что Галя не узнала бы его на улице. Лицо опухло, глаза заплыли и как-то обесцветились, а нос совсем расползся в стороны. Страшное зрелище.

Мама смотрела, как он ловит в банке помидоры, и плотно сжимала губы. Руки ее дрожали. Наконец она перевела дыхание и заговорила  звенящим голосом:

-Что ж ты отец,  так живешь-то  по-свински? Не стыдно? Коммунист. Студентов воспитываешь.

Дед долго жевал помидор, перекатывая зеленую мочалку между щеками.  Потом смысл маминых слов до него дошел.

-А-а-а?.. Живу вот тут… Ка…ких сту… сту…? Я на пенсии… заработал… Студентов!..

-Да уж! Что заработал, то и получил. Пошли, Галина! Дверь-то, отец, закроешь за нами?

-А-а-а?.. Да ну… — отмахнулся дед.

Обратно мама шла так стремительно, что Галя едва  за ней поспевала. А дома мама долго ходила по комнатам и хрустела пальцами. Галя сжалась в комок на диване, стараясь на всякий случай занимать как можно меньше места.

Наконец, мама села рядом и заговорила как будто сама с собой.

-Вот уж! Ну, никак я этого не ожидала. Знала, что пьет, но до такой степени спиться!.. Ну, я не знаю!.. Я-то на его помощь рассчитывала. Улетаю послезавтра в Швецию на международную конференцию, буду там свою монографию представлять. А тебя думала с дедом оставить — да где уж! Придется бабушку Киру просить. Поживешь с бабушкой две недели.

Это было удивительное счастье! Галя закричала бы от радости, но мама могла рассердиться и раздумать.

Через день вечером Галя поцеловала маму на прощание, как всегда задохнувшись от запаха маминых любимых духов. Мама распорядилась слушаться бабушку во всем и гулять только во дворе. Галя покивала и со стыдом подумала, что врет маме: гулять она не будет совсем.

Посмотрела Галя сверху из окна на такси, увозящее маму в аэропорт, и представила себе черную пустоту за стеклами иллюминатора, горстку людей в ночной бездне. А представив, съежилась от страха.

Два часа в этой черной пустоте. А вдруг катастрофа?

Взрыв, вспышка, грохот, пламя, куски горящего самолета в воздухе, и люди с перекошенными от ужаса лицами цепляются за эти раскаленные куски. Галя сжала ладонями голову, скорчилась на диване и повторяла: «Спаси, спаси, спаси, спаси!..»

И тогда раздался звонок в дверь. Галя метнулась, рванула замок и спрятала лицо на плече бабушки Киры.

-Здравствуй, птиченька моя! — от бабушкиного голоса сразу ушли страхи. — Что, мама уже уехала? Ай-ай-ай! Опоздала я! Хотела проводить и опоздала. Растяпа я растяпа!

И начались эти радостные две недели. Утром Галя приходила на кухню, где уже пахло домашним уютным завтраком и бабушкиной лаской. Завтракали молча, с удовольствием, не сводя друг с друга любящих глаз. Потом, пока Галя не спеша, со вкусом, мыла посуду, неторопливо обсуждали с бабушкой погоду и меню на обед. Затем шли под руку в магазин и выбирали, что бы им такое купить на обед, что для ужина, а что бы  съесть утром на завтрак.

-Смотри, Галюша, какая славная сахарная косточка лежит! Возьмем на щи?

Галя любовалась косточкой и на ус мотала: сахарная — как кусок пиленого сахара в чае, ноздреватая и толстая.

-Ну что, варим, птиченька? — подбадривает бабушка дома.

И Галя смело кладет сахарную косточку с мясом в кастрюлю с водой, ловко снимает накипь, красиво режет овощи. Под бабушкиным добрым взглядом все получается так легко, как будто это не первые в жизни Гали собственные щи!

А после обеда бабушка садится вязать в гостиной.

-Сыграй, Галюша!

И Галя играет свою выпускную программу — Баха, Грига, Моцарта. И тяжести рук не ощущает, и пальцев не чувствует — как будто нет их. Музыка сама собой рождается по Галиному велению. Если бы она знала тогда, месяц назад, в музыкальной школе, что может так играть…

Как прекрасно рисовать за столом, когда бабушка сидит рядом в кресле. Оглянуться на нее, встретиться взглядом, улыбнуться друг другу молча — и все задуманное на картонном листе удается.

А рисует Галя музыку, ре-минорную токкату Баха. Ту самую, от которой по коже пробегает восторженный озноб.

На листе картона любовно прорисовывает Галя упругий яркий луч, упавший сквозь провал тяжелых грозовых облаков на золотой купол маленькой церкви внизу. Как бы сделать так, чтобы свет катился по этому лучу волной, чтобы ясно было, что вырвался он из туч  именно в эту секунду? А в следующую секунду он зальет светом весь грозовой мир вокруг белой церкви  — вот так должно быть на бумаге.

-Бабуленька, как бы это сделать?

Бабушка Кира восхищенно вздыхает, глядя на Галину работу, потом виновато улыбается:

-Ох, не знаю, Галюша, ох, не знаю…

И решение возникает так внезапно, будто она подала Гале мудрый совет. И Галя упоенно работает мелками не в силах оторваться даже на звонок в дверь. Минуту спустя над ее плечом наклоняется папа и весело хмыкает.

Смотрит он  на Галину работу как всегда молча и как всегда долго, Галя это очень любит.

-Толенька, — тихо произносит бабушка, — у тебя были репродукции Чюрлениса. Тебе, помнишь, из Каунаса Бронечка прислал…

-Да, да, — кивает папа, — я их Гале привезу.

 

Уезжала мама с одним чемоданом, вернулась с тремя, набитыми туго-натуго. Папа встретил маму у самолета и довез домой на такси. И влетела она в квартиру, будто ветром нездешним принесенная. И вся-то чужая: по-другому подстриженная, в брючном костюме, каких она никогда в жизни не носила, и с чужими блестящими глазами. Даже квартира вдруг стала чужой. Или уж так отвыкла Галя от мамы за две недели?

В чемоданах были подарки. Лихорадочно обняв Галю, мама бросилась их разбирать. Один чемодан отпихнула сразу — подарки сотрудникам.

Из второго чемодана посыпались книги, рукописи, машинописные листы, тяжелые альбомы с репродукциями. Из третьего чемодана мама извлекла длинный вязаный жакет из толстой серой шерсти — подарок бабушке Кире. Та ахнула и прослезилась:

-Аленька, Аленька, что ты, что ты…

Затем с загадочной улыбкой мама вытянула из чемодана длинный бумажный сверток. В нем оказались какие-то особые заграничные кисти для папы. Он просиял и молча, очень галантно припал губами к маминой ручке.

Галя сжалась в комок в тоскливом предчувствии: наступила ее очередь быть одаренной. Маминых подарков Галя боялась с давних пор. Они были всегда до смешного неподходящими. Когда Галя была маленькой, это были игрушки, которые сразу убирались в сервант, чтобы не испортить. Это были головоломно сложные настольные игры, в которые надо было играть целой толпой. Это могли быть тоскливо-познавательные книги, которые мама дарила Гале год назад и, конечно, сразу забывала об этом.

Когда Галя выросла, мама стала дарить ей дорогие платья, висевшие на худеньких Галиных плечиках, как на пугале. Или украшения, в которых Галя выглядела смешной.

И что было страшнее всего, мама строго следила при этом за Галиным лицом:

-Ну, теперь твоя душенька довольна? — обидчиво выспрашивала она.

И Галя бросалась скорее обнимать маму, чувствуя себя капризной неблагодарной дочерью.

Вот и теперь Галины опасения сбылись. Великолепные черные туфли на высоком каблуке были на два размера больше.

-Ничего, через год наденешь, — милостиво согласилась мама.

Моднейшая юбка из джинсовой ткани, не задерживаясь на Галиных бедрах, рухнула на пол с картонным стуком.

-Ерунда, тут только пуговицу переставить, — махнула рукой мама, вытаскивая из чемодана маленькую коробочку с серьгами.

Тут уж Гале пришлось кинуться скорее маме на шею, чтобы спрятать свои лживые глаза.

-Ну-ну, надеюсь, угодила, — добродушно проворчала мама и, к счастью, примерять серьги не заставила, отвлеклась на альбомы с репродукциями, которые рассматривал папа.

А как мама рассердилась бы, узнав, что у Гали уши еще не проколоты! Да Галя, пожалуй, чтобы не разочаровывать маму, проткнула бы их тут же, чем попало. Знать бы, чем их вообще прокалывают.

Раздав подарки, мама распрощалась с папой и бабушкой, закрыла за ними дверь и устало прилегла на  диван:

-Ну вот, дочка, сделала я в своей жизни великое дело. Теперь могу отдыхать и жить по-другому.

 

Жить по-другому мама начала с банкета, самого настоящего, в настоящем  ресторане. Пригласила всех своих сотрудников и еще каких-то светил науки, дававших отзыв на ее монографию.

Взяла мама с собой и Галю.

Гале очень не хотелось в ресторан. И неприятности начались с самого начала. От множества незнакомых взрослых лиц, обилия разговоров и бестолковой суеты она затосковала, не успев даже сесть за стол.

Веселый толстяк с рыжими с проседью мелкими кудрями налил Гале целый бокал шампанского. И Гале захотелось плакать, как в детстве, когда этот рыжий Семен, тогда еще не такой толстый, тормошил и щекотал ее, когда приходил в гости. С тех пор он мало изменился.

-Ну-ка, за мамочкин микробиологический шедевр — до дна!

Мама поморщилась:

-Семен, не насилуй мое дитя!

Галя раньше никогда не пробовала спиртного, знала, что это ей нельзя, как и многое другое. Но сейчас мама благосклонно кивнула:

-Немножко можно. Ради праздника.

Праздник был мамин, и Галя послушно сделала два глотка. Сначала было похоже на несладкий лимонад. Но потом в ушах послышался тоскливый писк, сразу все стало так плохо и тяжело, что захотелось лечь прямо под стол.

На тарелках лежали какие-то вкусные вещи, теперь своим видом вызывавшие тошноту. С одной стороны зудел Семен, и голос его сливался в один букет с запахом копченой колбасы:

-Мадемуазель, оставьте за мной хотя бы мазурку! На па-де-шаль я не смею рассчитывать!

С другой стороны хрюкала молодая соседка, которую рассмешил неприличным анекдотом сосед с блестящей плешью. Из ярко-лилового рта соседки брызгало шампанское и падали кусочки шашлыка.

Старенький человечек в очках кричал слабым голосом маме какие-то комплименты. И мама слушала их, поднявшись с места и сияя горячими глазами. Мамин голос, как у хорошей актрисы, тут же перекрыл все голоса:

-Да, дорогие мои коллеги! Я сделала в своей жизни все, что хотела сделать. Теперь я спокойно могу посвятить себя дочери Галине.

Галя не поднимала глаз от стола, но почувствовала всей кожей мамин щедрый жест в ее сторону.

Потом гости потихоньку начали подниматься из-за стола. В общем зале по соседству взвизгнули электрогитары, зазвенели на столах фужеры от грохота ударных. Гости — и молодежь, и старики, — с детской непосредственностью бросились в пляс.

Прямо перед Галей подпрыгивали друг перед другом лысенький старичок в очках и пожилая дама кубической формы. За Галиной спиной мама строго отчитывала за что-то шалуна Семена, а он в ответ ржал, как конь.

Улучив минуту, Галя поднялась и незаметно проскользнула к окну. Там, за полупрозрачной шторой, рама оказалась чуть-чуть приоткрыта. Галя распахнула ее пошире и задышала изо всех сил.

На улице темнело, вечер, дождь. Легковые машины уютно, как тапочками, шлепали по мокрому асфальту. Их гадостный запах тут же растворялся во влажном воздухе. Вот бы просидеть здесь до конца банкета.

Но ее уже хватились. Мама зовет ее звучным грудным голосом, взращенным на научных конференциях:

Галя! Галина! Где ты!

И рядом дурашливый тенорок Семена:

-Где дама моего сердца? Галя, ты обещала мне мазурку! У меня уже шпоры звенят! У меня уже ус отклеивается!

 

Возвращались домой в такси. Галя спросила маму:

-Этот Семен, он кто? Что он смеется все время?

Мама охрипшим от речей голосом ответила:

-Он талантливый биолог, доктор наук. Мы работаем вместе. Он мне очень помогал в исследованиях. Но уж такой разгильдяй, такой бабник!.. Везет мне на бабников…

 

Банкет был в субботу. Все воскресенье Галя с мамой отсыпались и приходили в себя. А с понедельника мама начала посвящать себя дочери.

Галя со стыдом и раскаянием ловила себя на мысли, что лучше бы мама не тратила на нее свой отпуск, а съездила бы к какой-нибудь университетской подруге — в Симферополь, в Пермь или в Калугу. Но мама упорно  сжигала себя на костре материнства.

Поднималась она по будильнику в семь утра и шла к спящей Гале с мокрым полотенцем для обтирания, потому что где-то вычитала такой способ пробуждения детей, которые любят долго спать.

От первого такого обтирания Галя закричала в ужасе и долго, не в силах восстановить дыхание, хватала ртом воздух. Но потом сработал инстинкт самосохранения: Галя стала просыпаться раньше мамы. Она откидывала одеяло, чтобы остыть заранее, и ждала. Услышав мамины шаги, поспешно укрывалась и смыкала веки, чтобы не лишать маму удовольствия ее разбудить.

Подняв Галю, мама делала с ней зарядку под пластинку «Самоцветов», купленную специально для этой цели. Помахав руками и ногами, поприседав и понаклонявшись, мама на остатке пластинки учила Галю танцевать, как умела сама и как зафиксировала у других. Учила строго, хлопая Галю по рукам и ногам,  покрикивая:

-Свободнее, Галина, свободнее! Освободи руки! Не дергайся! Убери зад сейчас же!

Наконец пластинка кончалась, и Галя, подавленная своей неуклюжестью, шла за мамой на кухню. Пока мама варила яйца вкрутую, Галя резала булку и сыр, вздрагивая от маминых окриков:

-Ровнее, ровнее! Толсто режешь, неэкономно! А теперь тонко, раскрошится! Даже такого дела тебе поручить нельзя! Я в твои годы целый обед могла сварить. И всему сама научилась. Мамы у меня не было! — гордо заканчивала она, протягивая чашку такого сладкого чаю, что Галя давилась с каждым глотком.

После этого начиналась культурная программа. Галя надевала что-нибудь нарядное по маминому выбору, и мама, оглядев ее со всех сторон и неизменно поморщившись, торопливо вела  к метро. Пора было ехать в какой-нибудь музей, и время терять было нельзя. Часа два-три, например, ушло, чтобы отстоять очередь в Кунсткамеру. Когда они с мамой, наконец, переступили порог первого зала, Галя почувствовала, что сил уже нет. Она бродила по залам, с трудом переставляя ноги, хватая ртом спертый музейный  воздух, записывала, напрягая до слез глаза, названия экспонатов в блокнот и пыталась подбодрить себя смешной мыслью, что это Петр I, мстит ей, Гале Сироткиной, за двойки по истории.

Но этой экскурсией и мама насытилась до краев, и на следующий день, увидев такую же очередь у Эрмитажа, резко свернула в сторону. Слава Богу, в Ленинграде достаточно и менее модных музеев. После экскурсий мама заводила Галю в какую-нибудь закусочную, а потом вела в ближайший театр, если в кассе были билеты. А если не было билетов в театр, то шли в кино.  Гале больше нравилось кино. Она закрывала в темноте глаза и отдыхала, почти не прислушиваясь к грохоту музыки и оглушительным любовным признаниям.

Дома вечером Гале тоже не было покоя. Мама вручила ей общую тетрадь, где собственноручно написала с великолепными завитушками: «Дневник Галины Сироткиной. Начат 20 июля 1976 года». Сюда нужно было каждый вечер заносить впечатления дня и свои мысли по поводу этих впечатлений. Сначала Галю это очень воодушевило, но следующим же утром мама за завтраком преспокойно посоветовала:

-Приучай себя к аккуратности. Ты в своем дневнике так накарябала, что ничего не разберешь. И глупости какие-то про Петра Первого пишешь. Как это он может тебе мстить! Чушь какая! Приучай себя к дисциплине мысли.

Галя поперхнулась сладким чаем и весь день страдала за маму. А к вечеру растолковала себе самой: маме ведь хочется понять свою дочь и как можно скорее, а то отпуск кончается. Потом опять некогда будет. Имеет же она право  понять свою дочь? Имеет!

Убедив и успокоив себя, Галя записала в дневнике дату аккуратным разборчивым почерком и перечислила все, чем они с мамой серьезно занимались.

Были в Ботаническом саду — целую страницу заполнила Галя русскими и латинскими названиями растений из блокнота.

Ели в кафе пирожки с повидлом и пили кофе.

Смотрели фильм «Ключ без права передачи» с участием Е. Прокловой. Понравилась песня Б. Окуджавы.

И закончила Галя описанием своих прекрасных впечатлений от прожитого дня, гадая, понравится ли все это маме.

Наверно, маме понравилось, потому что о дневнике больше ни слова не прозвучало.

Мамин отпуск подходил к концу, когда город вдруг раскалился от лютой жары. Теперь культурная программа стала другой. Рано утром они с мамой уезжали на электричке в самые красивые пригороды: в Петродворец, в Пушкин, в Павловск. Мама, стройная, мигом загоревшая,   с фотоаппаратом через плечо, тащила за собой задыхающуюся от зноя Галю, бледно-зелененькую, в сарафанчиках с открытыми костлявыми плечами и белой панаме, и мечтала вслух, как создадут они изумительный фотоальбом «Где мы бывали, что мы видали»

Защелкав очередную пленку видами дворцов, фонтанов и памятников, известных всему культурному миру, мама отыскивала пляжное местечко и ложилась загорать, а Галю сажала где-нибудь в кустиках с книгой.

Ненавистную широкополую панаму мама запрещала снимать даже в тени, и Галя чувствовала себя настоящей поганкой.

Но всему приходит конец — кончился мамин отпуск. Галя представляла себе, как мама будет рассказывать сотрудникам о своем материнском подвиге, и тихо радовалась.

 

 

Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».

Книга 1

Книга 2.