Слепые и прозревшие. кн.1 ч.1 Навстречу. гл.12
Мама уехала к очередной своей институтской подруге в Ташкент. А Галя с бабушкой Кирой прекрасно прожила три недели на даче. Но в середине августа стало вдруг холодно и дождливо. Пришлось вернуться в город.
Тут только Галя вспомнила, что она вроде как повисла в воздухе. Какой техникум? Какое училище? Куда ей деваться? Уже и экзамены все закончились. Но это ее почему-то не тревожило. После трех недель возле бабушки в маленькой старой дачке с Библией и «Братьями Карамазовыми», с картоном и коробкой пастели, она смотрела вперед весело и доверчиво, как птица небесная, которая не жнет и не сеет.
За неделю до первого сентября позвонила завуч школы. Мама, только что вернувшаяся из Ташкента, поговорила с ней изысканно вежливо, затем, бросив трубку, возмущенно закипела:
-Доотчислялись! Доотправлялись в свои ПТУ! У них недобор в девятый класс. Теперь обзванивают отчисленных и зовут обратно! Бред! Все уже, конечно, пристроены, всех куда-то рассовали… А ты экзамены сдала? Как нет? Как это документов не подала? Мы же с тобой договорились!
Мама возмущалась, а Галя в смятении вспоминала, о чем же это они с мамой договаривались и где теперь эти документы.
Аттестат и копия свидетельства о рождении оказались в маминой сумке, в аккуратном конверте, и проделали вместе с ней путешествие в Ташкент и обратно. Но мама все-таки еще долго переживала из-за Галиной рассеянности.
Зато теперь все решилось само собой. Первого сентября Галя в школьной форме с портфелем пришла в свою школу в девятый класс.
С удивлением оглядывалась она на линейке: из трех восьмых классов получился один девятый. Ушли самые хулиганистые, ленивые и глупые. Большинство оставшихся Галя знала только в лицо. Было и трое новеньких.
Девочки неожиданно приветливо здоровались с ней, и никто ни разу не назвал ее Поганкой. Когда вошли в класс, рядом с Галей села единственная на всю школу круглая отличница Долгова. Имени ее Галя раньше не знала, а теперь выяснилось, что зовут ее Аня.
Сидеть рядом с ней Гале очень понравилось, хотя Аня даже не смотрела в Галину сторону, словно была одна за партой. Училась она с такой заразительной сосредоточенностью, что Галя, понаблюдав за соседкой краем глаза, вдруг почувствовала удовольствие от процесса учебы. Оказывается, было приятно записывать на новую страницу какие-то новые истины. Оказывается, было приятно наблюдать движение собственной мысли в лабиринте тупиков и ловушек.
Теперь Галя чужой в классе не была. Чужой была соседка Долгова. Рядом с ней и Галя казалась своей в доску: с ней дружелюбно заговаривали, шутили и даже консультировались по грамматическим проблемам.
Наладить же отношения с Аней почти не пытались. К ней никто никогда не обращался за помощью. С нее даже не списывали никогда, потому что все задания она выполняла нестандартно. Даже учителя, казалось, не радовались ее успехам, а испытывали какое-то неловкое чувство, ставя ей неизменные пятерки. Спрашивали ее только в исключительных случаях, когда никто не знал ответа на вопрос:
-Ну, пожалуйста, Аня Долгова.
Аня Долгова неторопливо поднималась и давала ответ с отчетливостью автомата.
-Спасибо, Аня. Всем понятно? Запишите.
Классный руководитель в великих муках изобретала для нее общественные нагрузки и теряла терпение, натыкаясь на вежливый отказ. Аня каждый день была занята в трех научных кружках Дворца Пионеров, а также на курсах японского языка и в бассейне.
Однажды она всерьез всех обидела, отказавшись идти с классом на обязательный – по списку комсогруппы – просмотр какого-то комсомольско-молодежного фильма о бригаде, героически перевыполняющей план. На Долгову сердились, убеждали, втолковывали, что эта фигня никому, конечно, не интересна. Но все идут, потому что нужно. Раз все – так и она должна.
-Ты же член комсомольской организации. Почему же у тебя отсутствует чувство товарищества, чувство локтя? – проникновенно вопрошала ее классный руководитель.
-Я не считаю наличие стадного инстинкта большой добродетелью, – невозмутимо ответила Аня, и все замолчали от удивления.
Но скандала не получилось. Долгова была настолько не от мира сего, что на нее махнули рукой. Только покривились, пофыркали и вдруг развеселились, признав себя стадом. И началась в классе увлекательная игра в «книгу джунглей». В классе нашелся добродушный здоровяк Сережа – Балу, и спортивная брюнетка Ольга – Багира, и умно-язвительный Андрей – Каа. А уж как был хорош маленький хитренький Семчик – шакал Табаки!
-Позор джунглям! – верещал он ломающимся голоском, когда его одноклассники отвечали на уроке невпопад. – Акела промахнулся! Акела промахнулся!
Учителя для порядка сердились, писали в дневник замечания и не выдерживали и смеялись, когда он, поскуливая и подвывая, строил сокрушенную мордочку.
Все прочее младшее население школы, с первого по восьмой класс, всякая шныряющая под ногами мелюзга, — это, конечно, были презренные бандерлоги, которых Сережа-Балу расшвыривал одной лапой, а мудрый Андрей-Каа уничтожал одним взглядом.
«Кто же я? — с печальным любопытством спрашивала себя Галя. – Какая-нибудь серая птичка? Или может даже просто лиана, с дерева свисающая. Никто их не замечает. Но может, если без них, — то чего-то будет не хватать?»
В этих веселых джунглях еще обитала зверюшка совсем из другой сказки, новенькая Маринка, которую сразу прозвали Чебурашкой — маленькая, черненькая, с круглыми глазами и толстыми щечками.
-А меня и в той школе Чебурашкой звали, — радостно сообщила она, услыхав свое прозвище, и тут же стала в классе своей.
Она простодушно вмешивалась во все разговоры, болтала без умолку и всем восхищалась.
Сперва на нее удивленно косились, но она обладала блаженной способностью не замечать косых взглядом, и джунгли приняли ее как родную.
Училась она с трудом — все душевные силы уходили на восторги. На уроке Чебурашка заворожено смотрела на Владика-Шер-Хана, похожего сразу на всех киноартистов, на Семчика-Табаки в ожидании потешной выходки, на учительницу английского, вылитую Анжелику-маркизу-ангелов. Или на худой конец, любовалась чудным видом из окна: трамвайная остановка и пивной ларек на углу. А что там происходило в классе, она даже не пыталась понять – просто списывала с соседей все, что углядела в их тетрадях.
Первое сочинение в девятом классе стало Галиным триумфом. Молодая отчаянная литераторша, полюбившая Галю еще с прошлого года, прочла сочинение вслух и, торжествуя, спросила:
-Ну, кто там мне доказывал, что про «Грозу» ничего умного не напишешь?
Андрей-Каа развел руками.
Галя, не зная, куда девать глаза, ерзала на стуле. Парни переглядывались и с комической важностью качали головами. Девчонки перешептывались: «А Сироткина всегда хорошо сочинения писала».
На перемене к Галиному столу мячиком подскочила Чебурашка:
-Уй, это потрясающе! Ты прям писательница. Я прям заплакала, где она себя обвиняет, а своего этого паршивого… как его… прощает. Уй, ну бывают же такие мужики поганцы! А ты, ну такая талантливая, ну, прям не знаю!..
У Чебурашки и впрямь глаза были красные.
Тут Аня впервые оторвалась от своей книги и подняла на Галю стального цвета глаза, потом мазнула взглядом по Чебурашке и вернулась к прерванному чтению. Но когда Чебурашку унесло восхищаться дальше, Аня снова повернулась к Гале:
-В самом деле, неплохо. Ты своеобразно мыслишь. Не очень логично, но интересно.
Из школы она в этот день вышли вместе. Аня и Галя пошли рядом, а Чебурашка описывала вокруг них круги, забегала то с одной, то с другой стороны, а то и умудрялась шагать спиной вперед, чтобы видеть их лица. И конечно, трещала без передышки.
Так впервые за все школьные годы у Гали появились подруги. Это было непривычно. Это было чудесно!
Это было тревожно, потому что дружба получалась странная. Аня с Маринкой-Чебурашкой были несовместимы. Два дня Аня терпела веселую Чебурашкину болтовню, потом взорвалась.
По дороге из школы Аня оживленно объясняла Гале, как она понимает образы Чюрлениса. Получалось очень сложно. Там, где Галя видела только зримую музыку, Аня находила целую философскую систему.
Гале казалось, что она вот-вот начнет понимать, а дома сядет с альбомом в уголке на диване и разберется сама.
Но их нагнала Чебурашка.
-Рр-р-раф! – бросилась она сзади на шею Гале, оборвав Аню на полуслове, и тут же приступила к восхищениям.
-Уй, девчонки, Владька улыбается, как Боярский! Прелесть! А Чюрленис – это который ударник у «роллингов»?
-Нет! – рыкнула Аня.
-А! Спутала! Он у «дипеплов»! Да?
Аня остановилась и повернула к Чебурашке разъяренное лицо:
-Слушай, пошла вон! Брысь!
Чебурашка остолбенела и только через четверть минуты крикнула им вслед:
-Поду-у-умаешь, отличница стукнутая!
Галя так перепугалась и расстроилась, что плакала всю ночь, не зная, как ей теперь быть. Но на Галю Маринка не обиделась. Обижаться она вообще не умела, тем более на двоих сразу. И неразрешимое разрешалось само собой.
Утром Галя заходила за Аней по дороге в школу, это было по пути. Аня выходила из дома ровно в 8.30, минута в минуту. Галя очень хотела стать такой же точной, но ничего не получалось. Бывало, она выскакивала из дома слишком поздно, и тогда догоняла Аню уже по дороге, сосредоточенно и размеренно шагающую. А бывало, приходила слишком рано. Тогда дверь открывал высокий, очень стройный для зрелого мужчины Анин папа. Глядя поверх Галиной головы, он делал приглашающий жест и кричал куда-то в пространство:
-Анна, к тебе!
На кухне суетилась всегда чем-то испуганная Анина мама, а Аня сидела за столом, допивая последний глоток. Потом Аня проходила мимо Гали в комнату, по пути кивая ей и протягивая какой-нибудь журнал: «Вокруг света» или «Наука и жизнь». Следом из кухни летела мама с табуреточкой:
-Садись, Галечка!
Минуты через три Аня выходила с портфелем, одевалась, не глядя на Галю, сосредоточенно, как все, что она делала, и они выходили.
-Ты знаешь, что такое фашистская свастика? Это восточный символ – замкнутое пространство, мир, погруженный в себя. Это смысл их жизни – вглубь, к совершенству, к точке. Любое явление жизни – совершенство, ювелирное произведение искусства. И картина, и иероглиф – идеальная гармония цвета и линии. И букет, и скульптура – идеальная гармония формы и содержания. Ты понимаешь? Для меня это идеал! Это образец отношения к жизни.
-Выходит, фашизм – это тоже было стремление к совершенству?… свастика же…- так внезапно возникает у Гали эта мысль, что она не успевает замкнуть ее в себе.
Аня глубоко задумывается, и остаток пути обе молчат.
После уроков Галя шла с Аней до остановки, провожая ее на бесчисленные научные кружки, махала рукой ее автобусу, а потом шла в обратную сторону, чтобы увидеть, как из школьных дверей вылетает Маринка, только-только довосхищавшись до конца. Маринка с визгом бросалась Гале на шею и чмокала в щеку, как после долгой разлуки. Целоваться Чебурашка очень любила и делала это сочно, с аппетитом, немало смущая Галю. Шла Чебурашка до самой Галиной парадной, хотя ей надо было совсем в другую сторону, размахивала сумкой, подпрыгивала, кружилась, задевая прохожих и рассказывала Гале свежие новости:
-Андрюшка в Багиру влопался, а у нее роман со Славкой! Уй, чует мое сердце, сцепятся парни скоро! А Нинка разболтала всем про Семенова, что он целоваться не умеет. Семенов больше с ней не разговаривает. И правильно! Болтушка несчастная! Я ее очень осуждаю. Уй, представляешь, у меня утром Табаки попросил взаймы, хотел за бубликами на перемене сгонять, а я кошелек дома забыла. Ну как назло! Так он сейчас на уроке записку прислал, смотри какую!
Маринка на ходу роется в сумке и выуживает грязный клочок. На нем ехидным Семчиковым почерком: «Ты жалеешь мне рубля? Ах ты, тля!»
Чебурашка разглядывает записку с упоением.
-Вот почему он так написал, а? Может, я ему нравлюсь?
-Наверно, — улыбается Галя.
-Да? – взвизгивает Маринка. – Уй, Галочка, ты прелесть! Я так тебя люблю, так люблю!..
Посреди улицы на ходу – чмок! Чмок! Чмок!
И скорее восхищаться.:
-Ты такая женственная. У тебя такое лицо необыкновенное. Я такие глаза больше ни у кого не видала. Прям светятся! И волосы пепельные! Вот бы у меня такие были!
На прощание опять — чмок! – и Чебурашка убегает, поминутно оборачиваясь и размахивая портфелем.
-Послушай-ка, Галя. Пытаюсь разобраться, но немного запуталась. Эти аккорды, терцкварт, секст, доминансепт – они в трезвучие разрешаются или в интервал?
-Я не помню… забыла… — беспомощно улыбается Галя. – Если бы пианино… я бы вспомнила.
-Хороши бы мы были в метро со своим роялем!
Обе смеются.
Аня совсем недавно стала Гале улыбаться. И Галя счастлива.
Она ждет Аниной улыбки, терпеливо ищет ее следы. Она научилась замечать, как эта улыбка загорается в глубине Аниных ледяных глаз. Вот дрогнули брови, вот чуть смягчилась линия губ. И вот! Свершилось! От радости Галя готова броситься Ане на шею, как Чебурашка.
Они едут домой из филармонии, с концерта старинной музыки. Ну как же так получилось, что Галя не смогла ответить на Анин вопрос! Вот как стыдно!
-Хочешь, я дам тебе учебник по теории музыки? – спрашивает она в раскаянии.
-Спасибо, у меня есть. Консерваторский. Сложновато. Но ничего, разберусь.
-А зачем тебе?
-Хочется понять, каким образом мы воспринимаем музыку. Ведь она, по существу, не несет никакой логической информации. У живописи есть визуальный образ. У литературы – слово, лексика. А у музыки ничего нет. Вот ты, между прочим, в зале плакала. Почему?
-Да?.. – Галя от смущения готова броситься в темный тоннель, откуда вот-вот покажется электричка. Но возразить нечего. Вечно у Гали слезы от хорошей музыки.
Но Аню это ничуть не смущает. Она видит в этом только информацию к размышлению.
-Должна же быть какая-то материальная связь между определенным набором звуков и нашим образным мышлением? Ведь как-то умудряются люди понять информацию, заключенную в музыке, — причем, более или менее одинаково. Конечно, кто способен на это. Я не имею в виду какую-нибудь Чебурашку. Мне, между прочим, совершенно непонятно, почему ты ее терпишь. У вас с ней ничего общего быть не может.
-Аня, она хорошая, только очень простодушная. Она же не виновата в этом. Это беда ее.
-Ну, уж и беда! Дурам всегда счастье! Школу закончит, замуж выйдет, детей нарожает – что ей еще надо! Такие только на это и годятся.
-А ты разве замуж не выйдешь?
-Не знаю. Вряд ли. У меня другие планы. В науке надо раствориться без остатка. Но если и выйду замуж, то детей у меня не будет.
-Как?.. Почему?..
-Это несовместимо. Я была бы или плохим ученым или плохой матерью. Зачем ребенку плохая мать? Ты не согласна? Сейчас много способов есть, я читала. Ну, в крайнем случае, можно аборт сделать. Не знаешь, что такое аборт? Операция.
Галя смотрит на Аню во все глаза. Любовь, страх и жалость так и копошатся, так и колются в ее сердце острыми краями.
Аня задумчиво переводит на нее взгляд:
-Тебе, между прочим, тоже не следует рассчитывать на замужество. Мужчинам свойственно выбирать не духовную красоту, а физическую.
-Галь! Твоя ненаглядная вундеркиндер знаешь, чего начудила? К ней англичаночка сегодня подходит в коридоре и вежливо ей так, как большой: Аня, говорит, вы не хотели бы попробовать, — еще так губками сделала, прелесть! С ума по ней схожу! – попробовать, говорит, почитать… оригинально… Голу… лосу..- ну фамилия такая заумная. В оригинальном, говорит… в чем-то. Вот! А отличница ей в ответ нагленько так: почему, говорит, вы думаете, что я его еще не читала. Представляешь? Англичаночка прям покраснела, извинилась даже и дальше пошла. Галочка, ты меня прости, конечно, но твоя Долгова – дура, хоть и умная. Как ты ее терпишь? Я понимаю, что вы с ней о разном научном разговариваете, так тебе и интересно. Да? А я бы не выдержала.
-Марина, она хорошая. Только очень одинокая.
-А чего на людей бросается? Одичала от одиночества?
Галя не отвечает. Чебурашка надолго, на целую минуту замолкает. Галя с удовольствием слушает хруст снега под ногами.
-Уй, знаешь чего? Ты только не говори никому! Нинка-то обабилась, представляешь?
-Что?..
-Вот и то! Не дай Бог, маме подарочек в подоле принесет. Ну нет, она не дура, позориться не станет. Если что, аборт сделает.
-Что?..
-Ну, операция такая, чтоб ребеночка не было. А вообще-то, Галочка, я конечно дура, но я бы так не стала. Знаешь, как я малышочков люблю – уй-й-й-й! У моей тети Кати доченька родилась – четыре месяца сейчас. Ну не насмотреться, ну такая пусенька, лапочка, рыбочка! Вся такая кругленькая! Носик, лобик, глазки – все кругленькое. А попочка такая сладенькая, в ямочках, а спиночка такая бархатная, как персик! Ну, так и съела бы! Вот как я ребятишечек люблю! А ты?
-И я, — отзывается Галя смущенно, вспоминая, что видела младенцев только издали, в чужих колясках.
-Вот, ей-Богу, вот случись так со мной, я бы на всех плюнула и родила. Пусть бы пальцами показывали, пусть директриса с завучихой заели бы. Ничего! Все равно! А ты?
Галя задумчиво улыбается:
-А мне это не грозит. Меня и замуж-то никто не возьмет. Я некрасивая.
-Ой, да что ты, — великодушно утешила ее Чебурашка. – На таких ли еще крокодилах женятся!
Читайте роман Ольги Грибановой «Слепые и прозревшие».